Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- Хорошо. А что до прощения – не мне тебя прощать. Если ты справишься, то бог твой простит тебя. И тени мои тебя простят, - на миг Маре показалось, что старуха улыбнулась – едва заметно, как-то болезненно и горько, но улыбка, если и была, в следующую же секунду исчезла, - Иди. Уходи из моего дома, сестрица. Дай мне отдохнуть. Слишком уж много солнца для слепых моих глаз.

Она отвернулась, пахнущая полынью и горными перевалами, холодная ведьма, что смотрела в глаза смерти и ждала ее с честью. Мара не знала, ощутит ли Мэгавар ее жест, но все-таки низко поклонилась ей – так, что мягкие хвосты спутанных волос мазнули холодный пол. Ей показалось, что уголок рта старухи чуть дернулся, когда она разогнулась, но быть уверенной в том не могла. Ведьма отыскала взглядом свои сапоги, зашнуровала их потуже, а затем оглядела в последний раз пещеру, где по углам жили тени. В корзине, что стояла подле устланной шкурами лавки, осталось совсем немного кудели – нить уже практически полностью была намотана на веретено. Как и жизнь ее. Как и все то, что было ею пройдено.

Ведьма тихонько покинула пещеру Слепой Мэг, оставляя старуху наедине с ее мыслями и с ее ношей. Здесь она и впрямь не могла помочь – лишь разрушить могла, разломать. Со своею живой водой в дом чужой не ходи. Тебя излечит, а другого умертвит. Мара кивнула собственным мыслям, чувствуя, как что-то внутри становится на свое место, подобно кристаллам, что выпали из породы, а чья-то заботливая рука вкладывает их обратно, и они вновь врастают в скалу. Тени провожали ее голодными взглядами, и где-то на донышке их несуществующих глаз плескался страх. Все они сторонились той искорки, что теперь так жарко горела в ее груди – прямо посередине, у сердца.

Вспомнив о тенях, Мара нахмурилась. Она остановилась прямо на мостике через пропасть, замерла в полной тишине и прислушалась к себе самой. Мэгавар сказала, что ее исцелили именно тени – стало быть, отныне они жили теперь в Маре. И как-то ведь контактировали со светлой энергией, не распадались от прикосновения… Женщина погрузилась в собственные ощущения, заставляя себя почувствовать каждую клеточку. Там, где раньше так неистово болело, сейчас была лишь пустота, не светлая и не темная – самое обыкновенное энергетическое поле, что окружает каждого из живущих на земле. Разломов не было, Мара осмотрела колдовским зрением весь позвоночник – поле вдоль него-то разошлось, словно земля без влаги, однако все было в порядке. Наверное, Мэг каким-то образом сделала не заплатку, а вшила энергию новыми нитями… Ведьма вновь обернулась к пещере, что темнела позади, и поклонилась той, что осталась среди теней. Не каждый колдун мог перестроить энергию так, чтоб она стала нейтральной – тем более такую древнюю. А Мэгавар смогла, и сейчас Мара не сомневалась, что за каждую ниточку старая эльфийская ведьма заплатила едва ли не годом собственной жизни. И все равно спасла ее. Благодарю тебя, Знающая. За жизнь я отплачу твоему народу тем же самым. Если не тебе – то твоему народу наверняка.

Ноги едва держали ее, и Мара покачивалась, спускаясь по лестницам и переходам. Постепенно глаза привыкали к бледному свету, что после пещеры колдуньи казался едва ли не солнечным сиянием, и вскоре Мара с каким-то теплым чувством разглядывала уже знакомые переходы и арки, силуэты сталактитов и узоры созвездий под сводами пещеры, что на самом деле были кристаллами. Лореотт полюбился ей, и знать, что она никогда не вернется сюда, теперь стало странно. Она остановилась на одной из открытых лестниц, глядя, как фиалковый свет оглаживает белые силуэты статуй, высвечивая крохотные пылинки на поверхности и окутывая камень призрачным сиянием. Задумчивые лица безмолвных фигур были обращены друг к другу, и они словно вели диалог без слов, без единого звука и жеста. Среди них Мара чувствовала себя чужой – и невыносимо живой. Слишком остро живой для города, что, казалось, засыпал.

Ты останешься в моей памяти древней эльфийской сказкой, волшебным сном зачарованного ребенка, который никогда не найдет тебя – но уж точно навек запомнит. Останешься своими коридорами, бесконечными лестницами, рунами на стенах, что знали тысячи рук; светом кристаллов, древними тенями и теми, кто наполняет тебя жизнью. Не беспокойся – я сберегу тебя, белый город.

Она прощалась с Лореоттом – ей казалось, что сейчас самое время. Пусть Мэгавар дала ей еще день, пусть она могла провести здесь еще несколько часов – но сейчас должно было попрощаться с городом, что создавался великой ценой. Великую цену заплатили за его жизнь, и великую цену заплатят за его сон. И сейчас Мара как никогда ощущала, как сплелись нити судеб здесь, на этой земле – да и во всем мире. И она тоже была частью этого древнего узора, ниточкой, что стояла на своем месте, ниточкой в руках бога. И уж наверняка те руки походили на сухие ладони старухи Мэгавар, держащей веретено.