Дикая степь

Сырой весенний ветер, мимоходом кусая обильно вспотевший бритый затылок, игриво трепал измочаленный низ полога, обещая собраться с вилами и совсем ободрать ненужную хозяину старую тряпку. Если ты с утра наполнил живот арзой<Арза — хмельной напиток из молока. > и, невзирая на мартовскую непогодь, ковыряешь носом землю, тебе не нужен не только полог, но и сама юрта!

В общем-то ничего особенного в том, что человек валялся в таком вот непотребном виде, не было: похода нет, соседи притихли, за табунами и отарами приглядывать есть кому… А то, что носом в землю, так ведь, как говорится, хозяин — барин!

Несуразица состояла в том, что человека звали Дондук-Омбо и являлся он великим ханом калмыцким, выше которого, по табели о рангах Российской империи, стояло только лицо, облеченное императорским титулом.

В России и Европе хан имел репутацию умного и образованного человека, турки, крымские татары и непокорные народы Северного Кавказа знали его как удачливого полководца и мудрого военачальника, а каждый житель Дикой Степи при упоминании имени Дондук-Омбо торопливо склонял голову и подносил правую руку к сердцу…

Иными словами, не подобало человеку такого ранга валяться на пороге черной<Юрта из серого, дешевого войлока — обычное жилище простого в кочевника. Знать жила в юртах из белого высококачественного войлока или шатрах. > юрты, подобно последнему подпаску, который на празднике обожрался из жадности дармовой хозяйской арзой. Нехорошо это было, неправильно. И неправильность эту отчетливо чувствовали все, кто в этот момент удостоился чести соприсутствовать…

Стыдливо потупив взгляды, стояли могучие нукеры гвардейского полка, образующие вокруг юрты повелителя запретную зону радиусом в тридцать саженей, входить в которую имели право только баурши<Баурши — дворецкий, заведующий хозяйством. > и юртджи<Юртджи — адъютант, офицер по особым поручениям. >. Несколько поодаль мрачно выжидали знатные нойоны и родственники хана, третий день томившиеся в неведении в своих роскошных шатрах, разбитых на берегу Маныча, как и полагается — на расстоянии полета стрелы от ханского куреня…

И никто из присутствующих не смел приблизиться к повелителю, дабы придать ему положение, более приличествующее его высокому сану.

Желание жить было выше норм приличия. Три дня назад хан распорядился: всем, кто без его соизволения попробует войти в тридцатисаженную охранную зону, независимо от сословной принадлежности и заслуг — на месте рубить голову. И это тоже было дико и неправильно: над Великой Степью завис холодный март 1741 года, эпоха варварства и кровавых законов вроде бы канула в Лету…

Хан умирал…

В небольшой ложбинке, расположенной в ста саженях от охранного круга, торчали три кола, на которых заходились в посмертном оскале головы китайского врачевателя и двух известных татарских лекарей, присланных лично астраханским губернатором.

Возле кольев раскладывали свои причиндалы два старых шамана, которых юртджи Басан вчера вечером притащил из какого-то дальнего ущелья.

Шаманы готовились к камланию, опасливо косясь на приткнувшуюся неподалеку кибитку хамбо-ламы<Хамбо-лама — глава ламаистской церкви. >. В настоящий момент мертвые головы и непредсказуемый нрав хана их беспокоили гораздо меньше, нежели столь неприятное соседство. Надо побыстрее умилостивить богов да удирать отсюда: как только хан отойдет в Верхний Мир, первосвященник в суматохе обязательно даст гэлюнгам<Гэлюнги — священнослужители хурулов (дацанов). Ламаизм в качестве официальной религии получил распространение в Калмыкии лишь во второй половине XVII века > команду схватить шаманов. А как обращаются с адептами старой веры в подвалах центрального дацана, знает каждый степняк…

Хан медленно поднял голову, вяло выдул из ноздрей песок и, мутным взором скользнув по спинам телохранителей, болезненно поморщился.

Несчастные лекари, разумеется, тут ни при чем. Они сделали все, что было в их силах, и даже больше. Но человек не может противостоять воле Судьбы. В жизни каждого — будь то Повелитель Вселенной или простой чабан — наступает час, когда человек внезапно понимает: время его пребывания в этом мире подходит к концу…

Счастлив тот, кто может опередить этот час, ворвавшись на взмыленном коне в самую гущу врагов и геройски сложив голову в кровавой сече. Удел остальных — тягостное ожидание, дни и часы, до краев наполненные отчетливым понимаем того, что ты лишний на этом свете и принадлежишь уже к иному Миру…

Хан был прирожденным воином, большую часть своей жизни посвятил ратному делу и теперь, не имея возможности умереть, как подобает багатуру, жестоко страдал…