Дикая тишина

Я занята тем, что прячусь. Что мучаюсь среди кирпича, шифера и бетона, когда на самом деле мне нужны зелень, ветер, вороны, взлетающие с высоких деревьев, и воробьи, препирающиеся в живой изгороди на солнце. Встреться мы на тропе, я бы рассказала вам, кто я, зачем я живу. Но не здесь, не в полной людей комнате, куда я с таким трудом заставила себя прийти, чтобы положить конец своему странному уединению. Чем я занимаюсь? А чем хотела бы заняться? Мне уже отказали в стольких местах, что в местной газете почти не осталось вакансий, на которые бы я не откликалась, и я практически перестала их искать. Но размышляя над вопросом Сары, я вдруг поняла, что знаю на него ответ – знаю интуитивно, как если бы я скрывала его сама от себя. Я представила себя в темной кухне на задворках церкви, пальцы лежат на гладкой клавиатуре ноутбука, я читаю медицинские исследования, ищу закономерности, изучаю чужие жизни. Эта картина подхватила меня, как восходящий поток воздуха подхватывает распростертые крылья чайки и несет ее, пока она не свернет и не полетит прочь от скал, в открытое море. Когда я наконец раскрыла рот, чтобы ответить, слова нашлись сами собой, причем неожиданные для меня.

– Я занималась кое-какими исследованиями, а теперь подумываю написать книгу.

– Вот это да! Джилл, – Сара заговорила громче. – Джилл, ты не говорила, что Рэй писательница!

Все в комнате обернулись и посмотрели в мой темный угол возле шторы. Проклятье. Проклятье, проклятье!

///////

Вдали от деревни, вечеринки и людей, на тропинке между двумя высокими живыми изгородями из боярышника, увешанного тяжелыми гроздьями спелых красных ягод, я прислонилась к поросшей травой и папоротником насыпи. Папоротники уже начали сворачиваться к осени. В этом году изгородь подстригли только по бокам, так что сверху молодая поросль тянулась в небо и почти смыкалась над дорожкой, превращая ее в зеленый туннель из ветвей. Здесь я чувствовала себя маленькой и надежно укрытой от любых опасностей. Как в детстве, когда я пробиралась в глубокую канаву посреди мокрого луга – мое тайное темное убежище.

///////

Было около часа дня, стояли школьные каникулы. Мама спала в кресле, а папа разговаривал во дворе фермы с торговцем, который показывал ему разные бутылки и жестянки из своего фургона. Мне тоже хотелось залезть в фургон и посмотреть. Раньше я не видела таких разноцветных банок, украшенных черепом и костями; это были какие-то новинки. Но папа отправил меня играть, и я забрела на луг. Я пошла прочь от дома и амбаров, мимо свинарника, где крупные белые свиньи в ожидании обеда стояли на задних ногах, свесив передние копытца со стены, как ряд старушек, чинно болтающих друг с другом через садовую изгородь. Вниз, к ручью, поросшему плакучими ивами, и еще ниже, к мокрому лугу. Это поле бóльшую часть зимы стояло покрытое водой, потому что из-за сильных дождей ручей разливался и затапливал землю ниже по холму. Овец сюда пускали лишь изредка. Для них тут было слишком мокро, у них начинали гнить копыта: это было что-то вроде вонючей слизистой овечьей версии траншейной стопы. В основном луг стоял пустой, поросший высокими травами и дикими цветами. Сплошной ковер из таволги, васильков и подорожника, а живую изгородь окутывали облака подмаренника. И в самом центре проходила дренажная канава.

Я спустилась в нее по камням, которые образовывали ступеньки на почти вертикальном берегу. Дно канавы было достаточно широким, чтобы вдоль него можно было идти, но стены – намного выше моего роста. Когда я выросла, то поняла, что канава была немногим глубже шести футов[9], но в детские годы она казалась мне темным туннелем. Зимой она наполнялась до краев и опасно бурлила, но сейчас вода на дне канавы едва доходила мне до щиколоток. Стены были испещрены небольшими отверстиями, и я стояла и ждала, пока не увидела длинное коричневое тельце, которое вывалилось из дыры прямо в воду. Секунду на поверхности виднелась круглая головка и короткий хвостик водяной землеройки, а потом она исчезла в зарослях на берегу. У меня была с собой горсть ячменя из мешков возле мельницы, где зерно размалывали в муку, чтобы кормить свиней; я насыпала по щепотке во вход каждого крошечного туннеля и стала ждать, пока зверьки вернутся. Я делала так уже не раз, но, опасаясь, что меня заругают за игры в канаве, никогда никому об этом не рассказывала. В тот день с луга вернулась не одна водяная землеройка, как обычно, а целых пять. Вынырнув из воды и взобравшись по берегу, они подозрительно огляделись, а потом набрали полные щеки зерна и исчезли в своих норках. Я была на седьмом небе от счастья. Пять водяных землероек!

– Мама, папа, вы ни за что не угадаете, что я сегодня видела. Пять водяных землероек, все такие толстенькие, с маленькими черными хвостиками.

– Это, наверное, были крысы.

– Да нет же, это водяные землеройки, они у меня есть в книге о британской дикой природе. Они похожи на крошечных бобров.

– Где они, эти крысы?

– В дренажной канаве, – сказала я, не подумав, и тут же поняла, что совершила ошибку.