Дикая тишина

На полпути к вершине холма мы остановились у скамейки, Мот тяжело опустился на покрытое узором из лишайников дерево. У самого мыса летали олуши, мягко скользя в небе. Они кружили, кружили, а потом одним мощным, отточенным движением плотно складывали свои широкие крылья, вытягивали длинный клюв и украшенную желтой шапочкой головку в безупречно прямую линию и камнем падали в воду. Прямота и безотлагательность: мысль, действие, рыбка.

– Как ты себя чувствуешь?

– Чуть получше.

– Тогда пошли дальше.

– Мне, наверное, придется дозировать время за компьютером. Не больше получаса за раз, потом перерыв, потом можно продолжать.

– Конечно, если это сработает. И еще гулять – тебе нужно гулять. Вспомни, как хорошо ты себя чувствовал на холме Голден Кэп. Когда мы шли по южному отрезку тропы, мы думали, что все кончено и тебе осталось совсем недолго, но спустя всего две недели ты запрыгнул на тот триангуляционный знак и мы стали танцевать. Помнишь?

– Вообще-то я не очень помню Голден Кэп.

– Ну конечно помнишь! – Не забывай, Мот, тебе нельзя этого забывать. Я видела, как то дикое, овеянное ветрами лето тает в его памяти, как мороженое в жаркий день. Если мы не удержим этих воспоминаний, неужели из них уйдет вся жизнь, и у нас останется только поблекшая картинка?

– Эта скамейка немного похожа на ту, где мы встретили старичков с ежевикой.

– Каких старичков?

– Не может быть, чтобы ты их забыл. Эта встреча – один из самых трогательных моментов всего путешествия. Я до сих пор вспоминаю, что сказал один из них. Даже теперь мне кажется, что эти слова идеально подводят итог нашему походу.

– Я что-то не могу этого припомнить. Где это было?

– Сразу за Зеннором, после такого влажного дня, что, казалось, можно утонуть, просто вдыхая воздух. Небо было ужасно низкое, мы шли почти что в облаках, ничего не видя ни впереди, ни сзади, кругом только влажный воздух. На следующий день было еще туманно, но казалось, что дождь может вернуться в любой момент.

– Дождь я помню, но все равно… этих людей… нет… никак не могу вспомнить.

– Мы сидели на скамейке, было раннее утро, мы только что переночевали на мысе Зеннор, на поле вместе с коровами. Два старикана поднялись из бухты снизу, и у одного из них была пластиковая коробочка, полная ежевики. – Пожалуйста, не забывай этого. Эти воспоминания всегда должны оставаться бесценным бриллиантом у тебя в кармане. Они неприкосновенным запасом хранятся в банке жизни, чтобы поддерживать в самые темные дни. – Он угостил нас ежевикой из коробки, а мы не хотели ее брать, потому что те ягоды, что мы ели раньше, были слишком кислыми. Но эта ежевика оказалась совершенно другой. Сочная, темно-фиолетовая, осенняя зрелость на языке, абсолютно идеальный вкус. И вот тогда он сказал… – Я остановилась, дожидаясь, чтобы Мот вспомнил.

– Сказал что? Ну, не томи.

У меня сжалось горло от слез и страха: как многое уже потеряно и сколько еще предстоит потерять! Он забыл момент, который так ярко сиял на древе моей памяти, что я отыскала бы его свечение даже в глухой тьме. Для Мота этот свет уже потускнел и исчез.

– Он объяснил, что эта ежевика не такая, как вся остальная, и рассказал, откуда у нее такой поразительный вкус.

– Откуда же?

Я сглотнула комок в горле. Если он не помнит даже это, то что еще он забыл?

– Он сказал: нужно дождаться самого последнего момента, момента между идеальной и перезревшей ягодой. Если как раз в это время с моря придет туман и осторожно укроет ежевику соленым воздухом, получится деликатес, который невозможно купить за деньги и воспроизвести даже усилиями лучшего шеф-повара. Идеальная, чуть подсоленная ежевика. Приготовить ее нельзя; она появляется сама благодаря времени и природе. Это подарок в тот момент, когда ты уже думаешь, что лето кончилось – и все хорошее вместе с ним. Это подарок. – Наша тропа, наш великолепный поход ускользал из его памяти. Держись за него, Мот, держись крепко; он только наш, он ярким светом озаряет путаницу нашей непростой жизни. Не отпускай его.

– Какая отличная история.

– Это не история. – Я смотрела на олуш, быстрых и резких, и вспоминала тропу в дни между мысами Зеннор и Лендс-Энд. Мы стояли на массивных гранитных скалах за мысом Лендс-Энд, в карманах у нас было всего несколько фунтов и шоколадка «Марс». Только мы вдвоем, и больше никого на самом краю Атлантики, и защитой от любой непогоды, какую нашлет на нас природа, нам служила лишь мокрая нейлоновая палатка в два слоя. Мы могли бы тогда сдаться, сесть на автобус и уехать от трудностей тропы, ночевать у друзей и родных по диванам и ждать, пока найдется для нас бесплатное жилье. Но мы этого не сделали. В состоянии Мота появились такие улучшения, которые врачи считали совершенно невозможными, тропа подарила нам чувство, которое мы уже не рассчитывали вновь испытать: надежду. Не желая расставаться с ним, мы пошли дальше, в будущее, которое совершенно себе не представляли.

– Пойдем дальше?

– Да, почему нет, пока солнце еще светит.

Надежда. Я вновь почувствовала в руке ее тепло – гладкий, круглый, отполированный морем камушек.

///////