Дикая весна

Монс Каллентофт Дикая весна

Этот роман – чистейшей воды вымысел и ничего иного. Всякое сходство с реальными людьми или событиями является случайностью. Я также позволил себе некоторые географические вольности.

Mons Kallentoft

Vårlik

© 2010 Mons Kallentoft. First published by Natur & Kultur, Sweden. Published by arrangement with Nordin Agency AB and Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency, Sweden

Пролог

Май 2010 года (В пространстве тьмы)

Где ты, папа?

Ты должен быть рядом со мной.

Куда ты пропал? Папа, папочка, приходи скорее!

Братишка плачет.

Он совсем маленький. Лежит на полу и плачет, он описался. Здесь пауки – а вдруг и змеи приползут? Ящерицы, вараны с желтыми зубами – это они скребутся? Ты будешь виноват, если мы умрем, папа!

Он говорит: «Плохие, плохие!»

Как дома у бассейна, папа. Он боялся прыгнуть в воду, даже с надувными рукавами. А я не боюсь. Я смелая. Я смелее его, потому что мне шесть лет, а ему три, хотя скоро будет четыре.

Я вся вспотела, мне жарко. Но только иногда. Я сняла свитер. Можно мне было снять свитер? Опять звуки, и я слышу, как дядьки снова пришли. Свет под дверью исчезает, что-то тикает, и становится темно, и пусть братишка замолчит, иначе они побьют нас. Я боюсь, и я кричу: «Не бейте меня! Не бейте!»

И тогда свет под дверью появляется снова, и дядьки уходят, но скоро они вернутся – они нас тогда убьют? Они убьют нас, папа?

Нас заперли, и я хочу, чтобы нас отпустили. Они приносят нам еду, у нас есть горшок, и нам дали мелки – мы рисуем фигуры на полу и на стенах. Мы их не видим, но все равно рисуем.

Мне страшно. Братишка боится еще больше.

Что это тикает? Где эти мерзкие ящерицы? Они блестят в темноте.

Как ужасно все время бояться… Я обнимаю братишку, он теплый, он плачет, и это как страшный сон, о котором я никому не хотела рассказывать. Поэтому все это происходит теперь, папа, что я никому не рассказывала?

Если быть добрым, то к тебе все будут добрыми.

Как ты, папа. Ведь ты добрый, правда? Ты вправду добрый, и я выпускаю его из рук, стучу в запертую дверь, кричу: «Не приходите! Я не хочу умереть! Мы не хотим умирать!»

Скорее, папа, приходи!

Шестью годами раньше

Мое тело стонет от желания испытать безусловную любовь, ощутить кипение в жилах – только этого оно и желает.

Это самое главное из всех чувств – моя единственная потребность, единственное, чего хочу я.

Вас отобрали у меня.

Я сама так захотела, о вас никто не знает. Я отдам вас другим людям, которые, я надеюсь, будут добры к вам.

Не предполагалось, что вы вообще появитесь на свет, а вас к тому же оказалось двое, и я вижу себя в палате, вижу, как бледный мертвый весенний свет стокгольмского неба пронизывает унылое помещение, падает рентгеновскими лучами на линолеумный пол, пытаясь прогнать меня прочь…

Я оставлю вас. Навсегда. Я отдам вас, и у вас не останется обо мне никаких воспоминаний, а кто ваш отец – это и вовсе не имеет значения. Может быть, меня изнасиловали, когда я валялась в беспамятстве в одном из притонов или в жестком голубом свете туалетов на Центральном вокзале, или кто-то воспользовался мною в одном из тайных помещений пустых переходов метро, когда я заснула крепким сном химического счастья.

Но однажды оказалось, что вы есть во мне. А теперь вы лежите в соседней комнате, скоро вы увидите свою новую мать и нового отца, и я хочу кричать, но это должно произойти, я хочу прочь отсюда, любовь не для меня, и вы останетесь моей огромной, всепоглощающей тайной.

Вашим отцом мог быть кто угодно.

Так что никогда не задавайтесь этим вопросом.

Вот открывается дверь в мою палату, я вижу вас, и вы – самое прекрасное на этой планете! Не забывайте этого! Вы плачете – может быть, свет слишком резкий? Вы лежите у меня на руках, мне удается вас убаюкать.

«Не спеши, – говорит акушерка, – твое время у тебя никто не отнимет!»

И она забирает вас, а я цепляюсь за край кровати и рыдаю, но так будет лучше, так будет лучше. Вас унесли от меня, но знайте, что мама любит вас.

В коридорах университетской больницы повис запах смерти и бактерий, с которыми не справятся никакие антибиотики, и я вылезаю из постели, натягиваю свою одежду, висящую в шкафу, пробираюсь по коридору в лифт, стараясь никому не попадаться на глаза, потому что они наверняка попытаются остановить меня. Однако никто не замечает меня – я знаю, как сделаться невидимой.

Я не чувствую ни стыда, ни вины.

Или чувствую? Бесполезно прислушиваться к своим чувствам.

Я так тоскую без вас. И я не могу, не хочу сдерживаться.

Вскоре я сижу в такси, которое высаживает меня у площади Сергеля, и я, спрятав в ладони свернутую тысячную, здороваюсь с темнокожим мужчиной, которого знаю. И легко нахожу дорогу в самые отдаленные закутки станции метро, где собрат по несчастью одолжит мне шприц и зажигалку. Укол – и мир снова становится таким, каким он должен быть, раскрывает мне объятия, избавляет от тяжелых чувств.