Дикая весна

– Юсефина воздерживалась от употребления во время беременности, но не более того. И ей очень хотелось, чтобы дети попали к порядочной шведской паре, не имеющей никаких связей с ее семьей, к тому же пара не должна была быть состоятельной. Юсефина всячески подчеркивала, что будущие усыновители должны быть обычными людьми, как она это называла. Мы пошли ей навстречу. А с юридической точки зрения у нас не было проблем с тем, чтобы не ставить в известность родственников. В глазах закона беременность и дети – личное дело Юсефины.

– А семья? Они не следили за ней? – спросил Зак.

Оттилия Стенлунд лишь покачала головой и ответила:

– Это семейство меня очень пугает. Я понятия не имею, знали ли они о том, что происходит. Возможно, Юсефина скрылась с их радаров.

– Почему она не хотела поддерживать связи с семьей?

– Об этом она не хотела говорить. Однако у меня возникло чувство, что в ее детстве произошло немало травматических событий.

– Ее фамилия не была указана в документах по усыновлению.

– Вполне возможно, – кивнула Оттилия Стенлунд. – Данные могут исчезать. Наша система тоже не совершенна.

– А где она находится?

– Юсефина была одним из «подземных ангелов» Стокгольма.

– Что вы имеете в виду? – спросила Малин.

– Она жила под землей, так она рассказывала. В канализации и в подземных ходах в метро, и единственное, что ее волновало, – это героин. Не спрашивайте меня, откуда она брала на это деньги, потому что счета в банке у нее не было, это нам доподлинно известно. Полагаю, она торговала собой или воровала. Так делают многие из них.

– Но если она из такой богатой семьи, зачем же торговать собой?

– Она и слышать не желала об их деньгах.

Малин кивнула и умолкла – и в этой тишине увидела, как Оттилия Стенлунд встает, ходит туда-сюда по кабинету, что-то обдумывает, прежде чем произносит:

– Полагаю, вы хотели бы побеседовать с Юсефиной. Однако, честно говоря, я понятия не имею, где она может находиться. Сразу после рождения девочек она исчезла. Когда она уходила из больницы, то уже была в плохом состоянии, и с тех пор я ни разу не общалась с ней. С тех пор прошло шесть лет.

– Каким образом она вышла с вами на контакт в самом начале?

– Я курировала ее, когда она вернулась с принудительного лечения в Норрланде. Это было задолго до ее беременности.

Когда Малин слышит слова «принудительное лечение», на нее накатывают воспоминания, отвращение, стыд, ощущение собственного убожества и отвратительное вмешательство в свою жизнь, как когда Свен Шёман отправил ее в реабилитационный центр, расположенный в лесу.

И вместе с тем…

После этого ей удавалось справиться с тягой к алкоголю. «Однако тут не заслуга какой-то долбаной групповой терапии. Это моя собственная заслуга».

– Значит, вы не знаете, где мы могли бы разыскать ее? – спрашивает Зак.

Оттилия качает головой, но по ее взгляду Малин понимает, что она, скорее всего, прекрасно знает, где находится Юсефина Марлоу.

Как раз когда она намеревается прижать Стенлунд, та поднимает ладонь и произносит:

– Я и так рассказала вам куда больше, нежели имела право рассказать. Достаточно. Вам придется расспросить ваших коллег из стокгольмской полиции. Если Юсефина жива, то они, вероятно, знают, где она.

Малин вынуждена удовлетвориться этим ответом.

Зак слегка качает головой, словно желая показать, что пора остановиться – она и так дала нам больше, чем мы могли от нее потребовать, – и затем Малин спрашивает:

– А Куртзон? Что вы знаете о ее отце, о семье?

– Посмотрите в Интернете, там вы найдете немало информации. Однако он из тех, кто не любит яркого света. Действует, оставаясь незамеченным.

– Я слышал о них, – произносит Зак. – Фонды, не так ли?

– Это и многое другое, – отвечает Оттилия Стенлунд, подходит к двери и поворачивается к ним. – Надеюсь, вы меня извините, господа инспекторы. Меня ждет клиент. Я не хочу оставаться и работать сверхурочно в субботу.

* * *

Знаешь, Малин, знаешь что?

Мы спустились ниже и парили в воздухе прямо перед лицом женщины, пытаясь прочесть по ее губам, когда она говорила с тобой, и знаешь что? Мы поняли и все время видели имя Юсефина. Так Юсефина и есть наша настоящая мама – та, которая выносила и родила нас?

Но кто она? И где она? Давай вместе разыщем ее, Малин? Мы хотим увидеть ее, хотим прочесть по ее губам, что она скажет о нас.

Думала ли она о нас?

Существуем ли мы для нее?

Наверняка другого просто не может быть. А что, если она тоже парит где-то здесь, среди нас, хотя мы и не видим ее?