Малин и Зак ждут, решив не будить Юсефину Марлоу, а дождаться, пока она проснется сама.
Их носы постепенно привыкают к запаху нечистот.
Они опускаются на грязный каменный пол. Подсвечивают похожее на пещеру помещение фонариками мобильных телефонов. Смотрят на рисунки – их наверняка сделала сама Юсефина Марлоу при помощи мелков, валяющихся на полу. Фигурки, нарисованные штрихами, – как буквы неведомого алфавита. Они напоминают играющих детей.
Малин и Зака клонит в сон, время приближается к полуночи, они хотят спать, но здесь не могут, нельзя. И, тем не менее, несмотря на твердый пол под ногами и непривычный влажный климат, оба отключаются.
Малин и Зак спят, и им обоим снится замкнутое пространство – вроде того, где они находятся сейчас. И там, в комнате, двое перепуганных маленьких детей, которые зовут на помощь, но криков не слышно – видно только, как открываются их рты.
«Идите сюда, – зовут дети. – Идите скорее!»
И теперь Малин слышит голоса, ощущает, как кто-то трясет ее за руку, кто-то говорит:
– Так вы пришли сюда. Как вы нашли дорогу?
Малин открывает глаза. Зак тоже просыпается, и оба видят Юсефину Марлоу.
Она сидит перед ними на корточках, и ее взгляд кажется особенно пронзительным в свете пылающей стеариновой свечи – они видят, что опьянение отступило и голова у нее совершенно ясная. Малин смотрит на нее, пытаясь сфокусировать на ее лице свои сонные глаза, и произносит:
– Твои девочки. Мы пытаемся выяснить, что с ними случилось, кто их убил. Нам можешь помочь только ты.
Юсефина Марлоу опускается на свой кусок картона, смотрит на них. Рядом с ней лежат ложка и шприц, несколько окровавленных полосок ткани, а все ее локтевые сгибы покрыты следами от уколов.
– Я знаю, – говорит она, – что отец, Юсеф, написал завещание, в котором он назначает меня управлять всем. Несколько месяцев назад он послал за мной двух качков, которые забрали меня и отвезли к нему на Страндвеген. Он скоро умрет, я знаю. И он об этом знает. Возможно, я была там еще раз. Точно не могу сказать.
Никакой дрожи.
Никакого заикания.
Скорее, уверенная речь хорошо воспитанной девочки.
Никакой скорби ни в глазах, ни в голосе.
Но какое-то облегчение. «То же облегчение, которое испытал папа на похоронах мамы, – думает Малин. – То же самое облегчение, которое почувствовала я сама».
– Он рассказал мне, что оставил моих братьев, Хенри и Леопольда, без наследства. Что мне предстоит контролировать швейцарский фонд, куда он перевел все активы. Лежа в постели, он улыбался, когда все это мне рассказывал. Что я должна была сделать? Сказать, что меня это не интересует? Это он и так знал. Может быть, он просто хотел насолить моим братьям… Мне нет дела до его игр.
– Ты не помнишь еще каких-нибудь подробностей вашей с ним встречи? – спрашивает Зак.
– Он сказал, что если я умру раньше него, то он передаст все в Фонд выморочного наследства[14]
. Или наймет внешнюю управляющую компанию. Деньги ради денег.– Как ты думаешь, почему он предпочитает видеть тебя наследницей? – спрашивает Малин, ощущая, как ледяной холод растекается в животе.
Наследство. Миллиарды, которыми будет управлять швейцарский фонд, – или же они исчезнут в Фонде выморочного наследства. Двое братьев, лишившихся всего. Мотив взрыва бомбы, гибели девочек может заключаться именно в этом.
Некоторое время Юсефина Марлоу сидит молча, потом отвечает:
– Он хотел дать мне яд. Свой яд вместо моего. Он ненавидит меня за то, что я отвернулась от него и живу по своему разумению. Пусть самым ужасным образом. Он желает, чтобы я стала как он. И при этом ему нравится, что я такая, какая есть, и ни в чем не сомневаюсь. Что я идеально подхожу для своей жизненной роли.
– А почему он не захотел оставить ничего твоим братьям, как ты думаешь?
– Они не стали такими, какими он хотел их видеть.
– Хотел их видеть?