Дикая война

Взвалив всё собранное на плечо, парень поволок железо домой. Дело было вечером, так что встретить на улице посторонних он не боялся. Раз уж так сложилось, то показывать, что ему в депо помогали, он не хотел. Не стоит подставлять людей, которые пытались от души тебе помочь. Свалив железо в сарай, Мишка умылся у колодца и уже поднялся на крыльцо, когда от калитки его окликнул незнакомый голос. Проверив локтем наличие оружие в кобуре, парень подошёл к воротам и, выйдя на улицу, вопросительно посмотрел на стоящего у калитки молодого парня.

Метрах в десяти от ворот стояла бричка с поднятым пологом, так что рассмотреть седока в сумерках не получилось. Позвавший его мужик, горделиво подбоченясь, процедил через губу:

— С тобой хозяин говорить желают. За мной ступай.

— Хозяину твоему надо, пусть сам приходит, — отрезал Мишка, уже догадываясь, кто сидит в бричке.

— Да ты кому как говоришь, смерд?! — взвизгнул шестёрка. — Тебе честь оказывают, а ты кобениться?!

— Пасть захлопни. Смердит, — рыкнул в ответ Мишка. — Сказал уже. С твоим хозяином у меня дел нет и не будет. Прочь поди, холоп.

— Да я тебя… — шестёрка широко, от души размахнулся, собираясь наказать дерзкого, но Мишка не стал ждать продолжения.

За то время, пока этот клоун размахивался, можно было, как любил повторять Мишкин тренер, чашечку кофе с сигареткой выпить. Сделав короткий подшаг вперёд левой ногой, парень ударил резко, по всем правилам. От бедра, с доворотом корпуса. Набитый кулак Мишки врезался в подставленную челюсть, и шестёрка, громко клацнув зубами, рухнул в лужу.

— Ты что творишь?! — раздалось от брички, и на дорогу выскочил ещё один холуй.

На этот раз, словно для разнообразия, с какой-то дубиной в руках. Деревяшкой примерно сантиметров семьдесят в длину.

— На место сел, — скомандовал парень, одним движением выхватывая револьвер. И дождавшись, когда команда будет выполнена, добавил: — А теперь прочь поехали. И чтоб я больше никого из вас тут не видел. Твари.

— Пожалеешь, — мстительно прошипел шестёрка из брички, настороженно осматривая Мишкино подворье.

«А ведь с них станется мне красного петуха подпустить, — подумал парень, проводив бричку мрачным взглядом. — Придётся сегодня в сарае ночевать. С оружием. И Монгола из денника выпущу. У него чутьё не хуже, чем у сторожевой собаки, и кусается, как тот алабай. Ладно, перебедуем».

Вернувшись в избу, он не спеша поужинал, попутно рассказывая тётке обо всём, что с ним случилось за этот вечер. Горестно вздохнув, Глафира кивнула и, удручённо махнув рукой, тихо сказала, утирая уголком платка глаза:

— Езжайте, сынок. Что ж делать, раз всё так повернулось.

— Так, не понял, — возмутился Мишка. — Что значит езжайте? А ты? А Танюшка?

— Так с ней и езжайте. А я уж тут как-нибудь. Ну куда я от дома своего, сынок? — всхлипнула Глафира.

— А куда мы от тебя? — в тон ей отозвался Мишка. — Ты хоть думай, что говоришь, мама Глаша. Танюшку я куда дену, когда сезон пойдёт? Я на заимку до самого Рождества уйду, и что с ней станется? А в доме кто хозяйничать станет? Да и куда я от пирогов твоих поеду? — закончил он, беря себя в руки и улыбнувшись.

— А что с домом делать? — робко спросила тётка.

— Соседям продадим. Вон, Лука сына женить собирается. Ему и продадим. Забор снимут и одним двором жить станут, — нашёлся парень, вспомнив свой разговор с соседом, у которого брал телегу.

— А Трифон вернётся? — еле слышно выдохнула тётка. — Ему куда?

— Нашла беду, — покрутил Мишка головой. — Трифон твой семь лет каторги получил. Так что вернётся он ещё не скоро. — «Если вообще вернётся», — про себя закончил парень. — Вот когда объявится, тогда и думать станем. Как бы ни было, а на улице не останется. В общем, так, мама Глаша. Или всем ехать, или никому. Но только ты помни, что дальше нам тут только хуже будет.

— Как скажешь, сынок. Ты хозяин в доме, — помолчав, кивнула Глафира и тут же сменила тему: — А скажи, Мишенька, девка та, Настя, глянулась тебе или как?

— Девка красивая, да только беда с ней, — нейтрально отозвался Мишка, насторожившись.

— Так ведь нет её вины в том, что бандиты спортили, — тут же завелась тётка.

— Я не про то, мама Глаша, — ответил Мишка, жестом остановив её тарахтение. — Да только знаю, что после такого многие бабы мужиков бояться начинают. Ну и какая тогда семья, ежели баба от собственного мужа шарахается?

— Бывает так, сынок, — с неожиданной улыбкой кивнула Глафира. — Да только мы с ней, пока маслобойку смотрели, потрещали по-бабьи. И я тебе так скажу. И ты ей глянулся. А про то не бери в голову. Не всё там так страшно было.

— Нет, мама Глаша, ты точно шпион, — растерянно буркнул Мишка, почёсывая в затылке. — Вас же, дай бог, полчаса в доме не было. Когда ж успели?

— Ой, сынок, ежели к бабе с лаской, так она, как та кошка, сама ластиться начнёт, — лукаво рассмеялась тётка. — Трудно ей, без родных да без матери. В дядькином доме её не обижают, но и ласки не видит. У атамана своих девок пять штук, да сынов трое. Вот он голову и ломает, как её с рук сбыть, да не обидеть. Чай, родная кровь.