Дикарь

Скорей бы вернуться к Михайлову! Он, конечно, вредный и грубый, но с ним как-то спокойнее.

— Что так долго? — Скрипя дверью и впуская с улицы ледяной ветер, в магазин заходит Семён. — Я уже замёрз.

Притопывает на месте. Жмёт голову в плечи.

— Жду консервы, — улыбнувшись старосте, указываю на шторку.

Последняя от сквозняка шевелится.

— Сёмачка, это ты?! Ты зашёл? Сейчас, сейчас, я так рада! Я тебе... — кричит продавщица за шторкой, а староста закатывает глаза. — Я тебе тушёнки дам. У нас списанная. Она ещё отличная. С ней макароны по-флотски хорошо делать. Если ты не знаешь, как их готовить, я могу прийти как-нибудь вечерком и помочь. Муж мой в рейсе. Он против не будет!

Поджав губы, смеюсь. Первый раз вижу старосту таким раздражённым. Даже когда дело касалось дикаря, он выглядел спокойнее. Почти как у классика: «Он тянется ко мне, она к нему, а мне милее всех буфетчик наш Петруша». Это так мило и смешно, что даже о людях, ушедших в сторону дома Степановны, думаю меньше. Забавно. Надо же. Она и вправду в него влюблена.

— Понятно. — Косится на шторку староста, явно рассчитывая на то, что мы уйдём раньше, чем она вернется.

Но других продавцов здесь нет, поэтому он подходит к витрине и так же, как и я, рассматривает сардельки, периодически поглядывая в сторону подсобки. Он сейчас ужасно потешный. Вообще, я хорошо к нему отношусь. В целом он вполне приятный. А нормальных людей здесь мало. Поэтому я совершенно не виню Семёна в том, что он мне симпатизирует. Просто сердцу не прикажешь. Против моей воли оно тянется в другую сторону.

Зажмурившись, мотаю головой. Какому ещё сердцу?! Забава! С ума, что ли, сошла? Это же не сердце ноет в груди, это ты надышалась холодного воздуха, и теперь горят лёгкие совместно с носоглоткой. Так бывает, особенно если быстро идти по морозу.

Между мной и Даниилом ничего такого нет. Зачастую он меня просто бесит. Это — как бы так проще выразиться? — секс выходного дня. Словно в Сочи поехать с вечера пятницы до утра понедельника. Побегать по кромке моря, нажраться до свинячьего визга вина в отеле, дальше проспать всю субботу, а в воскресенье отчаянно стараться хоть как-то загореть для видимости. Для друзей и знакомых. Чтобы гордо рассказывать, что я была на море.

Несерьезно всё это. И ясно как день: ничего у нас с Михайловым не выйдет. Да и зачем? Мы по характеру слишком разные. Он любит командовать, наверняка предпочитает, чтобы его слушались. А я давно привыкла быть сама по себе.

Физически нам хорошо. И на этом всё. Точка. Главное, Василия накормить.

— А ты почему сразу не пошёл со мной? — Стараюсь переключиться на что-то другое.

Лучше разговаривать и разглядывать заветрившееся колечко колбасы на витрине, чем думать о дикаре.

— Хотел подышать свежим воздухом.

Меня разбирает смех. Хотя я хихикаю почти беззвучно. Но я ведь знала, почему он не пошёл, и всё равно спросила.

— Не хотел встречаться с поклонницей?

— Забава, — шепчет староста и снова косится на шторку. — Я её боюсь. Однажды она шлёпнула меня по заднице.

—Ты же не мальчик, Семён, включи мужика. — Наклоняюсь к прилавку ещё ближе, стараясь прочесть дату срока годности. — Будь сильным. Скажи ей правду! Вот сейчас она выйдет, — шёпотом, — и ты объяви ей, что незаинтересован.

— Я, — снимает Семён шапку, — понимаю, что она замужем и что мне ничего не грозит. Но всё равно неприятно.

— Грозит?! Скажешь тоже. Даже если она нападёт, максимум, что тебе грозит, это горячий страстный поцелуй!

— Забава! Не говори так! У неё же дети!

— Дети не мешают женщине мечтать о любви!

И, пока мы перешёптываемся, продавщица возвращается. Щёки горят, фартук стал как будто ниже, а халат под ним расстёгнут на две пуговицы больше, раньше я не видела её объемную грудь. А ещё — клянусь! — она распустила волосы и накрасила губы красным цветом.

— Ну всё, Сёма, ты попал! Тебе конец.

— Семён! Я нашла ещё и сардины. Они такие вкусные. Я в прошлом году бутерброды делала.

— А консервы мои кошачьи вы, случайно, не нашли?

На него она смотрит сияющими глазами, на меня — волком.

Кидает мой заказ на прилавок так, что мне приходится остановить крутящуюся банку пальцем.

— Спасибо, мне ничего не нужно!

— Да ты не переживай! Я сама тебе принесу. Дети в школе, муж в рейсе. Мне несложно.

Семён берет меня под локоть и начинает дёргать, надев как попало шапку.

— Быстро расплачивайся — и пошли.

Не могу посчитать деньги. Это так смешно, что аж уши горят.

Купюры заламываются, застревая в молнии кошелька.

Судя по всему, это начало большой дружбы между мной и Семёном.

На улицу он вылетает первым.

Продавщица обещает прийти прямо сегодня, а я тру глаза, не прекращая веселиться. Не догадавшись взять пакет, тащу две баночки в руках.

Мы идём по дорожке обратно к дому Степановны.

— Просто игнорируй, и всё будет нормально. Ну не завалит же она тебя силой. Уверена, замужняя женщина неспособна на это.

— Это просто на танцы она не смогла прийти, болела, а так ты бы увидела, на что она способна.

Сёма тащит меня под локоть. Я едва за ним поспеваю.

Не могу не хохотать. Иногда спотыкаюсь о камни и обледеневшие кочки.