Дикарь

Вокруг неё копошились люди, те люди, с которыми прошли эти два последние года её жизни. Брань, колотушки, пинки… Вот все, что она видела от них, и даже от самого близкого из них, от брата Сергея… И вот наступил конец всему этому. Как добрый сказочный волшебник, придет за нею Дима и уведет отсюда. Увезет на честную, хорошую трудовую жизнь… Туда, где она будет работать, а не попрошайничать, куда не полетят за нею позорные прозвища: «золоторотка», «босячка», «нищая», «побирушка». О, Дима не даст ее в обиду. Он её заступник и покровитель. Он уже, наверное, ждет ее на условленном месте. Скорее же, скорее на волю! И Маша быстро сползла с нар и, захватив под полу кофты небольшой узелок, собранный ею еще ночью, по возвращении с праздника, в последний раз оглядела казарму.

Вот она эта «тюрьма», где она видела столько горя. Ей не жаль оставить здесь никого, никого из этих людей. Какие злые, грубые у них, у всех, лица. А если б они узнали сейчас о том, что она уходит от них, с каким зверством они набросились бы на нее и избили ее… Она в последний раз оглядывает деревянные нары казармы, служащие кроватью всем этим людям. И вдыхает в себя ужасный, удушливый воздух, к которому она уже привыкла настолько, что не чувствует его зловония. И быстро-быстро направляется к двери.

Слава Богу, Сереги уже здесь нет.

Пошел, по-видимому, на паперть. И дядьки Савела тоже…

«Господи, пронеси!» — шепчут похолодевшие от волнения губы девочки, и она, затаив дыхание, бросается за порог.

Пустырь, посреди которого стоит казарма, весь завален бревнами и кучами камней для построек. За одной из таких каменных куч ее должен ждать Дима. Маша крестится дрожащею рукою и почти бегом кидается к куче.

— Стой! Куда собралась спозаранку? — внезапно выскакивая из-за груды сваленных бревен и хватая ее за руку, кричит кто-то знакомым, хриплым, словно от постоянной простуды, голосом.

И бледная от испуга и неожиданности, Маша видит перед собой Сережку.

— Ишь, что вздумала, без меня убечь! Да нешто это полагается, миленькая? Да нешто не брат я тебе родный? Да на кого же ты меня покинуть собралась?.. Да нешто я?.. — внезапно переходя из грозного тона в слезливый и шмыгая носом, тянул Сережка, выдавливая из своих пронырливых мышиных глазок нечто похожее на слезу.

Что-то дрогнуло в сердце Маши. Этот жалобный тон, эти слезы совсем сбили ее с толку. Она ждала колотушек, брани… Ждала того, что он схватит ее за волосы и потащит назад в казарму и отколотит ее на глазах всей артели.

Совсем уничтоженная, она не знала, что сказать, что сделать. И только когда из груды камней появилась знакомая фигура Димы, Маша обрела, наконец, дар слова и, рванувшись вперед, крикнула: — Пусти меня, пусти!

Но тут произошло то, чего не могли ожидать ни она, ни Дима.

При виде Стоградского, Сережка выпустил из рук платье сестры, в которое было вцепился и, рванувшись навстречу Диме, бухнулся ему в ноги и заголосил тоненьким бабьим голосом:

— Барин миленький… касатик… золотой… Много я тебе зла сделал, казни меня, как хошь за это, бей, толкай ногами, как пса последнего. Только не разлучай ты нас с Машенькой… С сестричкой единственной моею. Ведь родная она мне, кровная… Вадим Григорьевич, родненький… Не могу я боле здеся бродяжничать, попрошайничать. Не могу боле здеся оставаться… Прости ты меня, но возьми с собою… Возьми с собою туда же, куда вы идете с Машей… Я трудиться буду… Вот тебе Христос. Святая Матерь Божие… Господом Богом заклинаю, возьми!.. Я… я… я… — тут Сережка, натиравший себе до красноты глаза, завыл уже в голос.

Дима был смущен невольно этим порывом. Он не видел ни фальши, ни подделки в словах и слезах Сережки и искренно посочувствовал ему, забыв про то, что недавно устроил ему этот босяк.

— Ну, что же, — после недолгого раздумья произнес Дима, — если ты, Маша, ничего не имеешь против, возьмем и твоего брата с собою.

Девочка испуганно взглянула на своего покровителя, с её дрожащих губ готово было сорваться решительное «нет», но, встретившись глазами с полным угрозы и ненависти взглядом брата, она шепнула чуть слышно: — возьмем…

— Ну, вот и славно… Вот и расчудесно! — забыв про свои недавние слезы, чуть ли не в голос крикнул Сережка, вскочив на ноги и засуетившись вокруг Димы и сестры.

— А уж я разодолжу тебя за это, Вадим Григорьевич… Я ведь на все руки от скуки. Сам увидишь со временем. И, Господи, счастье какое, что подслушал я, — не гневайся, Димушка, — ваш разговор об убеге Машки ночью. Вот и упредил. Теперича и меня захватите, так-то лучше, втроем куда ладнее! Да и шкипер у меня знакомый будет, пропустит нас зайцами с Машкой, никто и не приметит в багажном трюме.

Свисток парохода, донесшийся с пристани, прервал излияния Сережки.

— Пора, — сказал Дима и, взглянув на черные никелевые часы-браслет, данные ему в дорогу Ни, озабоченно добавил: — скорее на пароход… Пять минут осталось…

И все трое зашагали к пристани.

^{Конец I части}

ЧАСТЬ II

ГЛАВА I Муравьи и трутень