Дикарь

Его глаза закатывались, воздух Хенсли втягивал с таким хрипом, словно внутри у него что-то сломалось и теперь ржавые шестеренки терлись друг о друга бесполезно и со скрипом. В углу рта показалась капелька крови, и я сжала кулаки. Дотащу!

— Только попробуй сдохнуть, Хенсли, — угрожающе прошипела я. — И только попробуй выпустить эту свою магию, понял? У меня там Линк одна. И мангут с фенеком. И кот. И дом. Так что давай, потерпи, мой хороший!

Шерх моргнул, и в его глазах мелькнуло удивление.

— Сейчас ты согреешься, слышишь?

Он заторможенно кивнул, схватился за мою руку, пытаясь встать. Но снова согнулся от боли.

— Можешь орать, если хочешь, — бодро сказала я. Выдохнула и рывком затащила Шерха на камень. А потом спрыгнула в воду гейзера, прямо в платье и обуви. — Я вот тоже сейчас заору, потому что из-за тебя, кажется, испортила новые туфли. Сволочь ты, Хенсли.

Он хмыкнул, не сводя с меня глаз. Я прижалась спиной к бортику и расположила Хенсли на себе, обнимая руками и ногами.

— Вот так уже теплее, да? — прошептала я. Честно говоря, было горячо. На полуденном солнце, да еще и в источнике… Мне казалось, что здесь можно суп варить! Вот только Хенсли продолжал трястись, и самое ужасное, что от его тела ползла по воде белая поземка. Он мерз. Холод внутри мага убивал дикаря. И даже гейзер сдавался под напором этой ужасающей силы.

— А хочешь, я расскажу тебе сказку? — в отчаянии ляпнула я. Жрот, я просто не знала, что говорить! — Ты, конечно, уже большой мальчик, но кроме сказок я почти ничего не знаю. Так что тебе придется слушать про Остроухого Зайца. Итак… Однажды, когда часы на главной башне главного города пробили полдень, в открытое окно Остроухого Зайца ворвался Южный Ветер… Так началось великое путешествие зайца и его друзей…

Я говорила и говорила, рассказывала сказку, запрещая себе бояться и думать о том, что все это глупость, и не может история о зайце победить магию. Но я рассказывала. Смотрела на льдинки, гладила лицо Шерха, покрытое изморозью, ловила его хриплые вздохи. Целовала. Прижимала к себе изо всех сил, желая поделиться своим теплом. И снова говорила…

* * *

Я ничего не понимал.

Приступ свалил так резко, что я даже не успел подготовиться. Ревность… Раньше я не знал ее. До Багровой Скалы не успел встретить ту, что вызвала бы столь сильные чувства. Ну а после было и вовсе не до того…

А оказывается, это больно. Одна мысль о том, что Гордон трогал Софию, целовал ее, прикасался… Эта поганая мысль отправила меня в выгребную яму быстрее, чем я осознал. Ревность и ненависть взметнулись внутри, выпустив холод.

Я лишь успел приказать рыжей бежать…

Так почему она все еще рядом? Почему тащит куда-то мою тушу, говорит, злится? Почему гладит меня по голове? Я не понимал.

Когда приступ свалил меня первый раз, мать приказала извозчику везти меня в загородный дом, что стоял в лесу. Я помню тот день так отчетливо, словно это было вчера. Я свалился, а мать отпрыгнула в сторону и выбежала, зовя прислугу. Те погрузили мое извивающееся тело в кеб, дальше я помню плохо. Очнулся уже в лесу, один. Меня сослали, опасаясь, что печати не выдержат, и я уничтожу Лангранж-Холл и всех его обитателей. Я лежал на узкой кровати, от покрывала пахло сыростью. И никого не осуждал. Даже понимал их. Мать, брата, сестру. Впрочем, Тереза была маленькой, она вряд ли осознавала, что произошло со мной. А вот мать и Гордон… Они боялись. Наверное.

А вот рыжая-глупая-смелая не боится. Почему? Ведь ей тоже есть что терять. Свою жизнь и молодость, Линк, в конце концов! Так почему она лежит в этой чаше, обнимает меня и льет на лицо воду?

Почему, жрот все поглоти?

— Хенсли, если ты не очнешься, я начну петь детские песенки, — в голосе Софии чуть слышно скользит отчаяние. — А у меня ужасный голос! Просто отвратительный! Ворона каркает приятнее, чем я пою, понял?

— Я хочу услышать, как ты поешь, — сипло выдохнул я.

Рыжая-теплая-нежная вздохнула. Я видел ее лицо над собой, смотрел в ее удивительные глаза. Веснушки. У нее даже в радужках веснушки. Потрясающе.

— Я уж думала, что ты, наконец, избавил меня от своего присутствия. — Она попыталась улыбнуться. — Ты снова все испортил.

— Прости. — Я не мог отвести от нее взгляда. — В следующий раз получится лучше.

— Идиот, — внезапно разозлилась она.

Я криво улыбнулся. Вот уж точно…

— Я не вытащу тебя из чаши, Хенсли, — предупредила София. — Ты весишь, как дракон. И уже отдавил мне все ребра!

Я сглотнул. А потом поднял обе руки и притянул к себе эту рыжую голову. Впечатался губами в губы. Поцелуй вышел тоже странным… Отчаянным. Мокрым. Соленым. Неужели рыжая плакала? Из-за меня?

Я совершенно ничего не понимаю…

— Давай уже выбираться на сушу, мореплаватель, — вздохнула рыжая, отстраняясь. — А то как бы Линк не проснулась, пока мы тут отмокаем. Сможешь встать?

— Да.

Я был уверен, что не смогу, но ответить по-другому невозможно, когда рыжая так смотрит. Значит, надо суметь. Кряхтя и сдерживая ругательства, я вылез из чаши. София придерживала, тянула вверх, и я вставал и шел, преодолевая озноб и слабость.