Дикарь

Лукас наблюдал за Харпер еще с минуту, пытаясь придумать лучший способ разбудить её, так как шум не сработал. А стоит ли ему будить её? Может она застрелит его из своего ружья? Она могла бы попытаться. Но он одолеет её за секунду — с оружием или без, — и если она этого не знала, то должна была. Лукас представил, как его тело накрывает её, она смотрит на него своими круглыми, карими, оленьими глазами, и его бросило в жар, голова закружилась.

«Успокойся».

Она сбивала его с толку, как и все люди, но всё же гораздо сильнее. Лукас не понимал ни того, как она говорила, ни выражения её лица, которые менялись от одного к другому без всякого предупреждения. Он не понимал, как она могла смеяться так легко в одну минуту, а затем была готова расплакаться — в другую. Он не мог уследить за тем, что она говорила половину времени, потому что прыгала между темами так быстро и без причины, что он терялся, и у него не получалось уловить суть.

Он знал её… вроде бы, но при этом она оставалась… загадкой.

Разве другие женщины так себя ведут? Или только она? Лукас не знал. Но понимал одно — ему нравится, как выглядит Харпер. Нравится её лицо и тело. Её волосы. Ему нравилось, как она двигалась и как пахла — особенно это. Глубокий, богатый и сладкий аромат. В него хотелось уткнуться носом, позволяя завладеть собой. Он будто говорил с ним.

Лукас гадал, какова она на вкус, и это заставило его мышцы напрячься. Он видел других женщин, когда заходил в город, и многие из них были с рыжими волосами, но в ту минуту, когда он взглянул на Харпер, почувствовал себя иначе. Как будто внутри него вспыхнул огонь, который плавил его кости, превращая их в раскалённую лаву.

Это чувство было настолько сильным, что, если бы законы дикой природы действовали в обществе, он бы потребовал её прямо в эту минуту. Он бы сразился с другими самцами за неё и обязательно выиграл. Он бы сделал абсолютно всё, чтобы провозгласить Харпер своей женщиной.

Я выбрал ее, хотел сказать он другим мужчинам, но знал, что тут есть нечто большее. Однако и проигнорировать свои инстинкты, те, что, порой, делали его скорее животным, чем человеком, Лукас не мог. Потому что инстинкты означали его выживание. И отодвинуть их в сторону — означало поражение, к которому он не привык и не был готов.

Лукас понятия не имел, какие правила действуют в городе, не знал, как жить по ним, и не был уверен, что хотел вообще. В природе были… схемы… законы, которые руководят всем вокруг. Ему было интересно, есть ли подобное у людей. В обществе? Но ему казалось, что нет.

Но что бы сказали другие люди, если бы узнали, какие мысли ему приходят в голову? Что он хочет спариться с ней. Не один раз, а снова и снова, пока не насытится, как в те дни, когда украл улей у пчел и наполнил себя золотым мёдом, его губы были сладкими, а пальцы липкими.

Означают ли такие желания, что он — зверь, или у других мужчин бывают подобные чувства? Неужели другие мужчины, которые живут в цивилизованном мире, тоже представляют себе спаривание с понравившейся им женщиной? Неужели их тоже посещают яркие, красочные видения, которые заполоняют разум и вызывают спазмы мышц. Нормально ли это?

Но всё же, у Лукаса не получалось особо волноваться по этому поводу.

Было что-то правильное и настоящее во всём этом. Эти чувства были частью глубинного шепота. Ароматы, которые перешли от неё к нему и обратно. И его мысли были его собственными. Они принадлежали ему. Они были тем единственным, что никто и никогда не сможет у него украсть.

Лукас громко кашлянул, и большие глаза Харпер медленно открылись. Она сонно моргнула, а затем села прямо, убирая волосы с лица и вытирая следы слюны с нижней губы.

— О, должно быть… я… задремала на секунду. — Она отвела глаза, будто понимала, что лжёт.

Лукасу снова захотелось улыбнуться, и когда девушка начала вставать, он отвернулся, схватив свою сумку.

— А я могу где-нибудь привести себя в порядок? — спросила Харпер.

Лукас снова повернулся к ней, выглядя при этом немного растерянно.

— На заднем дворе есть душ. И всё, что тебе может понадобиться.

— На заднем дворе? — Она посмотрела в окно, а затем снова встретилась с ним взглядом, говорящим, что там определённо нет того, что ей может понадобиться.

Ему стало стыдно. Жар пробежал по его шее, но он кивнул.

— На водяном насосе висит ведро. — Он понимал, что она привыкла ходить в горячий душ. Когда-то он тоже любил это. Очень давно. Теперь он едва мог вспомнить, что такое горячая вода. Но ему очень хотелось дать ей горячей воды.

Её глаза расширились, но она расправила плечи.

— Тогда я просто… освежусь… на заднем дворе.

Её щеки стали светло-розовыми, отчего мышцы живота Лукаса напряглись. Она в последний раз посмотрела на него широко раскрытыми глазами, затем повернулась, схватила ружьё и выбежала за дверь.

Он смотрел, как она закрыла за собой дверь, забрал маленькую сумку, которую собрал, и тоже вышел из дома.