Дикарь и лебедь

Она присмотрелась к карте – те места, которые мы разгромили в Синшелле, теперь были отмечены по другой причине, – а затем взглянула на Тесака.

– Можно мне поговорить с ней? – спросила она, подразумевая пленницу, охрану которой Тесак взял на себя и которую держал в собственном доме.

Тот уже был на полпути к выходу и нехотя проронил:

– Нет, нельзя. – Я оскалился, и он со вздохом развернулся: – Зачем?

Опал взяла меня за руку и ответила не грубо, но жестко:

– Возможно, с женщиной она будет говорить охотнее.

– Ты про мягкий подход? – Тесак усмехнулся. – Нет, этой твари плевать на мягкость. – Он взмахнул рукой, изобразив учтивый поклон. – Уж поверь – и позвольте откланяться.

Клык, покусывая губы, проводил исчезнувшего во тьме коридора Тесака взглядом, затем последовал за другом.

– Я потом с ним поговорю, – процедил я. В ситуации с пленными этот засранец топтался на месте, что начинало всерьез меня злить.

– Нет, – возразила Опал, ведя меня к двери. – Не вмешивайся. Я попрошу еще раз на следующем совете.

– Ты ведь королева, – напомнил я ей, что приходилось делать частенько. – Ты можешь вытворять, что пожелаешь, и он это знает. – Я послал ей самую лучезарную свою улыбку. – Навестим эту пленницу завтра.

Опал улыбнулась – в ее глазах светилась смешинка – и прильнула ко мне, пока мы поднимались по лестнице из утробы Цитадели.

– Нет, не злоупотребляй его доверием.

Из темниц доносились стоны, вопли и крики пленных. Это место было зачаровано, чтобы никто их не слышал. Никто, кроме волков.

Моя королева была права. Существо с таким прошлым, как у Тесака… То, что я был королем, не имело бы значения. Если я проявлю к нему такое неуважение, его преданность мне иссякнет.

Выбросив из головы мысли о войне, восстановительных работах, друзьях-засранцах и мириадах прочих проблем, я привел Опал к своим покоям. То есть к нашим покоям. Моя лебедь ночевала у меня с самого того дня, как очнулась после атаки на Вордан. Много дней я отказывался выпускать ее из вида, и она, похоже, была счастлива, когда и я неотрывно находился с ней.

Она недоуменно посмотрела на меня, когда вместо двери в наши покои я подвел ее ко входу в прежнюю опочивальню.

Пытаясь сдержать самодовольную улыбку, я мыслью распахнул дверь, и перед ней предстала ее новая лаборатория ароматов, она же швейная мастерская, она же библиотека.

На белых стеллажах от пола до потолка были аккуратно расставлены книги – те, которые Опал часто перечитывала, и те, что, на мой взгляд, на них походили и могли ей понравиться. Было и несколько пустующих полок, где она могла разместить собственное дополнение к коллекции литературы. Следующий стеллаж был уставлен стеклянными флаконами, пузырьками, чашами с разнообразными пробками, лентами, бечевкой, разными маслами и солями.

В углах комнаты на стойках лежали мотки тканей, а на полках рядом с ними – стопки аккуратно сложенных отрезов. Лучи полуденного солнца расплескались по ним, и пальцы Опал пробежались по материи с таким благоговением, что я возбудился и едва ли не приревновал.

И приревновал бы, не относись она ко мне так же. Опал бережно дотрагивалась до меня, словно я был лучшим ее творением, словно не могла поверить, что я осязаем – что все это наяву.

За свою жизнь я натворил немало бед, но по тому, как жена обожала меня, догадаться об этом было невозможно. Я не упивался мыслями, будто не заслуживаю ее, коим мог бы предаваться более достойный мужчина. Она была моей, и я бы скорее сгнил заживо, чем отказался от ниспосланного судьбой счастья.

Я стоял у закрытой двери, пока моя королева разглядывала все вокруг, переходя от одного стеллажа к другому – ее пальцы реяли над корешками книг, не касаясь их, но то и дело подлетали ко рту или к груди. Она покружилась в том месте, где раньше стояла кровать. Теперь там, перед длинным белым письменным столом, лежал большой пушистый красно-золотой ковер.

На столе для нее были приготовлены перья, чернильницы, стопки пергамента, а рядом обтянутое Оливианой ярко-синим бархатом большое кресло дожидалось безупречного задка Опал. Моя лебедь в него не села. Она все блуждала по комнате, и расшитый бусинами подол ее бронзового платья цеплялся за ножки мебели, волочась по ковру.

Мне не терпелось содрать одежду с ее тела – я знал, что под ней меня ждет голая, влажная плоть.

Подавив острое желание нагнуть супругу и взять прямо у того стола, я не стал отвлекать Опал от восторженного порхания по комнате и снял с полки пузырек с розмариновым маслом. Едва откупорив пробку, я наморщил нос и тут же воткнул ее обратно.

– Здорово потрудился, дикарь.

Будет неплохо, если с этим зловонным маслом она экспериментировать не станет.

– Что бы это значило?

Опал подплыла ко мне, забрала у меня пузырек с маслом и вернула его на деревянную подставку на полке.

– Знаешь, – она прильнула ко мне, обвила руками и уткнулась подбородком мне в грудь, – ты ведь мог бы меня просто попросить.

Я сменил заинтересованное выражение лица на притворное недоумение.

– Попросить о чем?

– Чтобы я разделила с тобой твои покои.