Дикарь из глубинки или курс выживания для мажорки

Румянцев отводит от меня свой взгляд и хватается за вилку. Дима садится за стол по правую руку от отца со словами:

– Чего на завтрак? – придвигает тарелку и цокает. – Я ненавижу яичницу, пап!

Я присаживаюсь напротив и придвигаю свою тарелку. А зря! За такую глазунью со шкварками можно душу дьяволу продать. Она так аппетитно пахнет, а домашние яички такие ярко-желтые, что рот моментально наполняется слюной.

Я хватаюсь за вилку и слышу новое возмущенное Димино:

– А че-нить нормальное есть похавать? Бутеры там, хлопья.

Михаил запихивает в рот кусок глазуньи и спокойно заявляет:

– “Че-нить” нормального «похавать» нет. Ешь давай и не выкобенивайся. Милка вон, – кивает, – жует и не жалуется.

– М-м, шпашибо, ощень вкушно, – киваю с набитым ртом.

Румянцев закатывает глаза.

– Милка, – ржет задиристый пацан, – это как корова, что ли? Прикол.

Я давлюсь куском сала, не вовремя закинутым в рот. Закашлявшись, хватаюсь за горло. Мне между лопаток прилетает смачный удар ладонью от дикаря. Пока я, прокашлявшись, прихожу в себя, перед моим носом вырастает стакан с водой. А хозяин дома, грозно рыкнув, выдает:

– Ты – взял вилку и работаешь челюстями, – в адрес Димы. – А ты – не болтай за столом с набитым ртом, – это уже в мой адрес. – Все всё поняли? Развели тут… балаган.

Мы с Димой переглядываемся. Я, как приказано, продолжаю дожевывать свою порцию молча. А парнишка фыркает и вылетает из-за стола с криком:

– Не буду я это есть. Сам ешь свою глазунью, понял?!

– Значит, ходи голодный. Я тебе не мать, сопли подтирать не буду.

Дима дергается и отшвыривает вилку. Я в немом офигевании вижу, как этот бесстрашный ребенок подхватывает со стола тарелку, дергает дверцу под раковиной и… вываливает глазунью в урну, швыряя посудину в пустую раковину. А потом разворачивается и, наигранно громко топая босыми ногами, уходит.

Я смотрю на Михаила. Тот даже бровью не ведет, продолжая уминать свою порцию завтрака. Я же так и сижу с открытым ртом, провожая фигуру дерзкого парня взглядом. Худой, высокий, подростково-угловатый. Пока. На лицо очень даже симпатичный. Светло-русые волосы, голубые глаза – явно не в Мишаню. А вот характер… характер упрямый. Точно Румянцевский!

Глава 15. А вы не совсем безнадежны

Милена

– И все же, – начинаю я снова о наболевшем, после завтрака выбегая следом за дикарем из дома, – я думаю, что вам следует все взвесить и хорошо подумать, Михаил. Такой шанс бывает раз в… вы что делаете? – догоняю его, едва не врезавшись носом между лопаток.

Привстав на носочки, выглядываю из-за плеча Мишани. Он тормозит около моей бедной, затопленной Ауди и разглядывает убитый дождем кожаный салон. Зрелище такое, что без слез не взглянешь. Командует:

– Ключи от машины давай, – протягивая свою здоровенную ладонь.

– Что? Зачем?

– Посмотрю, что с твоей крышей.

– Ключи в сарайке, – отчитываюсь. – Были.

– Неси.

– А вы в этом точно разбираетесь? Не сломаете?

– А ты полагаешь, что тут можно сделать хуже, чем уже есть?

Резонно.

Я отступаю, но, прежде чем развернуться и уйти, предупреждаю:

– Просто, чтобы вы знали – починка крыши не поможет вам от меня избавиться, Михаил.

– Кто бы сомневался, – бурчит этот мужлан. – Я жду, принцесса.

Ждет он! Я два дня “ждала”, и ничего. Не обломалась.

Преодолеваю рыхлую после дождя землю, по самые щиколотки утопая в грязи, приходится все время подбирать полы халата повыше, чтобы не испачкать. А вид сарайки удручает уже издалека. Оторванная крыша валяется посреди огорода, а распахнутая нами с Арчи дверь болтается на одной петле, вот-вот грозя рухнуть окончательно. Ураган был поистине лютый!

Внутри меня тоже не ждет ничего приятного. Раскладушка мокрая настолько, что с нее до сих пор капает на дощатый пол. Все садовые инструменты в беспорядке валяются, а мой любимый розовый чемодан…

– Черт-черт-черт!

Я бросаюсь к нему, падая коленями на пол. Крышка откинута, и все вещи не просто мокрые… они плавают в воде! Разгребая руками в мокрой жиже трусы с бюстгальтерами, докапываюсь до самого дна. С губ срывается стон. Капец! Цепляю пальцами и вытаскиваю… нет, это уже не документы. Это что-то размякшее, поплывшее, слипшееся в один толстый лист. Ни единого шанса на спасение.

Андрей Петрович меня убьет. А потом воскресит и убьет снова. Как чувствовала – нужно было оставить бумаги по приезде в багажнике, а не тащить с собой в сарай! Бестолочь нефартовая.

Интересно, какова вероятность, что в деревне, где люди не знают о бесконтактной оплате, можно найти принтер или факс? Интернет, на худой конец? Может, у Михаила Руслановича найдется?

Найдя ключи, к Михаилу, который по-прежнему пляшет вокруг (игрушечной рядом с ним) моей машины, я возвращаюсь, откровенно повесив нос. Снимаю сигнализацию и, кусая губы, наблюдаю за тем, как мужчина суетится вокруг сломанного подъемного механизма, пытаясь поднять многострадальную крышу. Ворчит: