Я посидела, собираясь с силами, и наконец поднялась. Медленно приблизилась к окну и с боязливым волнением выглянула наружу. Там, внизу, метрах в 15–20 была обычная городская улица. Дома, прохожие, витрины, автомобили… только вот надписи — на итальянском, а сразу за стеклом вилась изящная, но очевидно прочная чёрная решётка. На четвёртом этаже! Я отпрянула от окна, тяжело дыша. Не может… быть. Этого просто не может быть, это какой-то розыгрыш. Я ведь не могу находиться в Италии!
Я принялась метаться по комнате в поисках воды, так как у меня резко пересохло во рту и горле, но когда нашла красивый хрустальный графин, полный прозрачной жидкости, и бокалы возле него, то снова шарахнулась в сторону. Нельзя здесь ничего пить! Это может быть опасно… С другой стороны, если бы похитители хотели меня убить, то давно сделали бы это, а от жажды я всё равно скоро умру…
Эти сумбурные размышления прервал тихий скрип открываемой двери. Я резко обернулась и увидела на пороге комнаты Витторио. Выглядел он… непривычно. Нет, конечно, за несколько дней, которые мы не виделись, он не мог сильно измениться, и всё же кое-что произошло с его лицом. Оно как-то осунулось и постарело, заросло внезапно седой щетиной, а вокруг смертельно усталых красных глаз залегли тёмные тени.
— Нико! — молвил он отнюдь не радостно. — Finalmente (наконец-то, ит.)…
— Как ты смеешь! — хотела закричать я, но из горла вырвался лишь тихий хрип.
Меня даже слегка пошатнуло, я упёрлась бедром в спинку кресла. Витторио кинулся ко мне, обхватил большими горячими ладонями за плечи, скорее бережно, чем сильно, и прошептал с надрывом, почти со злостью:
— Я люблю тебя!
— Это не любовь! — возразила я, пытаясь вырваться из его рук, но силы были не равны. Витторио стиснул меня, дёргающуюся, прижав к себе, и быстро зашептал по-итальянски. Из этой речи я понимала только отдельные слова: ни есть, ни спать, душа, блондинка, мучить меня, как воздух, как вода…
Я же отвечала по-английски, совсем в ином тоне:
— Ты обманул меня! Сказал, что не станешь преследовать, что уважаешь моё мнение! Что желаешь мне счастья… а сам… как… как ты смог..?
Я вдруг замерла в новом ужасе непонимания. Выходит, Саран была с ним заодно, но как это возможно? Он чуть отстранился и посмотрел в мои наполнившиеся злыми слезами глаза, чуть нахмурившись.
— Come, Vittorio? — повторила я.
— Я говорить тебе. Позже, — ответил мужчина. — Когда ты — моя.
Я медленно покачала головой:
— Никогда!
Он усмехнулся, резко изменившись в лице — оно стало насмешливым, жёстким, циничным.
— Посмотрим! — Витторио расцепил руки, отпустив меня и даже как будто слегка оттолкнув.
Я поняла, что мне предстоит долгая и непростая борьба. Но я не сдамся. Я его не боюсь! Лучше умру, чем стану чьей-то домашней рабыней!..
Когда Витторио ушёл, оставив меня одну, то почти тут же в комнату вошла служанка — смуглая азиатская женщина средних лет в длинном целомудренном платье. Она изъяснялась со мной только жестами и очень скупыми английскими словами:
— Душ, мисс?
Я кивнула. Да, мне весьма хотелось помыться после этих объятий подлого обманщика. Женщина сделала приглашающий жест рукой в сторону другой двери. Мы миновали короткий коридор, отделанный лакированым деревом, и вошли в спальню. Это была роскошная комната, размерами не уступавшая первой зале. Огромная кровать располагалась посередине, и её окружало большое количество разнообразной мебели: диванов, кресел, тумб — если бы не постель, здесь вполне можно было бы принимать гостей.
Кроме той двери, в которую мы вошли, в комнате было ещё две. Служанка распахнула одну из них и снова пригласила меня жестом. Я заглянула внутрь. Это оказалась поистине королевская уборная, отделанная мрамором и позолотой. Посередине располагалась белоснежная ванна овальной формы. Она никаким боком не примыкала к стене и не имела ни шторок, ни экранов. До чего непрактично! Ведь вода непременно станет брызгать на мраморный пол, а потом мне ничего не будет стоить поскользнуться на нём. Но что поделаешь — такова задумка дизайнера, хотя, признаться, скромная гостевая душевая в доме Тимура нравилась мне намного больше. Однако выбирать не приходилось. Я обошла комнату, разглядывая шикарную люстру, мебель, мраморные раковины (почему-то две) и ожидая ухода служанки, но она не торопилась. Открыла кран ванны и стала набирать в
неё воду, добавляя какие-то средства из бутыльков.
— Как вас зовут? — спросила я женщину.
Она отрицательно покачала головой. Не велено говорить или не понимает? Первое вряд ли, какой смысл делать из этого тайну? Я приложила руку к груди и сказала:
— Ника. — Перевела ладонь в её сторону и приподняла брови: — А вы?
— Ли, — со вздохом ответила она и подошла ко мне. Взялась за края футболки.
Я отшатнулась:
— Я сама!