Дикари

Впрочем, у него были и другие причины для того, чтобы встретиться с галлом на его ферме, лежавшей по дороге в Германию, куда его с учениками послал Марцелл. Не было ли в этом божественного стечения обстоятельств? Он покинул амфитеатр Колизея вместе с молодыми людьми много месяцев назад, после того как был предупрежден о том, что их подозревают в тайном участии в деятельности христианской секты. Марцелл, руководивший общиной Города, помог им спрятаться в домах сочувствующих семейств, а потом, через некоторое время, объявил, что они должны отправиться в Германию, где нужны проповедники. Префектов некоторых провинций христиане не интересовали, и они закрывали глаза на их тайную деятельность. Поэтому на берегах Рейна в новых городах, которые строили колонисты-переселенцы, создавались новые общины. Для своего блага и в помощь рейнским христианам Серторий должен был поселиться именно там.

Он был счастлив повиноваться этому приказу Марцелла, после казни Петра ставшего его преемником, – счастлив прежде всего потому, что таким образом мог освободиться от ужасных воспоминаний, преследовавших его в Риме, в котором он два года провел в залитых кровью подвалах амфитеатра, где столько гладиаторов умерло на его руках. А там, в этих новых городах, не устраивалось цирковых зрелищ. Префектам, в отличие от императоров, не нужно было заискивать перед плебсом и подкупать его.

Серторий и его молодые друзья взяли дорожные посохи, пересчитали те немногие сестерции, которыми располагали, и апостол, их учитель, раздумывая над тем, какой дорогой пойти, вдруг вспомнил о ферме, с которой однажды Сулла уехал в Рим. Он послал одного из юношей во дворец Менезия попросить у галла табличку для управляющих фермой, чтобы те приняли их. Но ему ответили, что Сулла не скоро вернется в Город. Так что табличка не понадобилась. Они найдут хозяина в его собственном доме.

* * *

На исходе этого дня Сулла, как всегда, сидел на своей каменной скамье во дворе фермы, около двери, ведущей в его комнаты; все напоминало тот вечер, когда сирийские всадники хотели насадить на вертела уток и девушек, как пошутил их неумный офицер.

Роды начались два часа назад. Повитуха сразу же пришла к нему и сказала, что все пройдет хорошо, что конечно же будущая мать не очень широка в бедрах, но удачно сложена для родов и что ему не нужно беспокоиться. Видимо, ей уже рассказали о том, как погибла предыдущая рабыня.

Потом потянулись долгие минуты, и Сулла услышал сдавленные крики. Хэдунна держалась мужественно и не хотела, чтобы было слышно, как она страдает, но у нее все-таки вырвалось несколько стонов. Наконец одна из рабынь, та, которая помогала повитухе и подносила ей тазы с горячей водой, сказала ему, что все кончилось и что родился мальчик. Она думала, что хозяин должен быть доволен, и на лице ее светились радость и счастье от того, что она участвует в таком важном событии, произошедшем в мире, руководимом Суллой.

Сулла подождал еще немного, пока повитуха не вышла из комнаты, в которой проходили роды, и, удостоверившись, что Хэдунна осталась одна, поднялся со скамьи и вошел в комнату.

Она лежала на боку, и Сулла видел только ее лицо; остановившись на пороге, он прислушался к дыханию молодой матери. Ему было не важно, заснула она или нет, он решил, что должен немедленно посмотреть правде в глаза.

Он направился к колыбели и с первого же взгляда понял, что ребенок был смуглым и что маленькое личико несчастного своими чертами походит на лицо Поллиона. Часто новорожденные, сразу же поражают удивительным сходством со своим отцом или матерью. Это был тот самый случай. Бывший офицер подумал, что, по крайней мере, не произойдет ошибки.

Он спросил себя, на самом ли деле Хэдунна спала или просто лежала не шевелясь, зная, что ее хозяин подошел к люльке, и старалась не встретиться с ним взглядом. Или просто не хотела смутить его в том, что он собирался сделать.

Он взял ребенка на руки, прихватив одну из пеленок, чтобы прикрыть его, и подошел к двери, через которую в комнату проникал мягкий вечерний свет, чтобы получше рассмотреть то, что держал в руках. Его первоначальное впечатление подтвердилось, и, бросив последний взгляд на свою рабыню, которая по-прежнему или спала, или лежала неподвижно, он вышел во двор, стараясь, чтобы никто не догадался, хотя бы на расстоянии, что он нес, завернув в простыню.

Он повернул за угол дома, направляясь к гумну, за которым располагались загоны для скота. Два или три раба, вытаскивавшие из гумна тюки с сеном для коров, едва взглянули на хозяина. Когда тот проходил мимо, им полагалось иметь сосредоточенный вид.

Сулла направился к загону для свиней, построенному в отдалении из-за запаха, который оттуда доносился. Он подошел к изгороди. Животные рыли землю своими пятачками. Они жрали баланду, которая каждый вечер наливалась им в кормушки, и, повернувшись к нему, захрюкали от нетерпения.