Из-под сидящего на алтаре существа потоками хлынула на пол кровь, плещущая, брызжущая и резко контрастирующая с мигающим голубым светом.
Я чувствовал его у себя внутри… у себя в голове… у себя в крови.
Едва мне показалось, что моя голова разрывается изнутри, звуки и видения покинули меня. Осталось лишь странное ощущение, будто кто-то схватил меня за руки ледяными пальцами. Я учащенно заморгал, чтобы зрение вернулось в норму и резкость восстановилась. Пустой коридор расплылся и слился с фигурой на переднем плане.
Лицо…
Невероятно старое и морщинистое. Женщина… монахиня. Молочно-белые, запятнанные катарактами глаза, раскрытый рот, потрескавшиеся губы, искривленные артритом руки, держащие мои. Из-под черной мантии с одной стороны торчит пучок седых волос, тело хрупкое и сгорбленное.
Испугавшись, я попытался уйти, но ее хватка была впечатляющей для такой старой женщины.
— Извините, — сказал я. — Мне…
—
Я кивнул и попытался освободить руки, но она держала крепко.
В конце коридора появился Руди, с ним была женщина средних лет в такой же черной мантии и длинном платье, которая, как я предположил, являлась матерью-настоятельницей. Они поспешили к нам, и женщина нежно взяла монахиню за плечи и попыталась оттащить от меня.
— Мне очень жаль, — с сильным акцентом произнесла мать-настоятельница. — Сестра Тереза очень старая. Она плохо видит и страдает деменцией. Простите ее, она не помышляла ничего дурного.
— Все в порядке, — заверил я ее. — Что она говорила?
— Ничего важного, иногда она бредит.
— Пожалуйста… переведите мне, что она сказала.
Мать-настоятельница посмотрела на Руди. Он кивнул.
— Она сказала, что видела вас в своих снах, когда молилась. Сказала, что вы — спаситель. Она не помышляла ничего дурного, извините, если она вас напугала.
—
По реакции Руди я понял, что это не значит ничего хорошего.
— Нам нужно уезжать, — сказал он, кладя руку на плечо матери-настоятельницы. — Вернусь, когда смогу.
— Уверен, что ты и твои друзья не хотите остаться на обед?
— Благодарю, но мы не можем.
— Благослови тебя Господь, Рудольфо. — Она повела старуху в сторону часовни. — Детям очень повезло иметь такого доброго и щедрого друга.
Боско пожал плечами — крутой парень внезапно стал похож на застенчивого подростка.
— Помолитесь за нас, мать-настоятельница.
— Вы всегда в наших молитвах. Да пребудет с вами милость Господня.
Схватив за руку, Руди довольно грубо сопроводил меня обратно на солнце и жару.
— Что, черт возьми, она сказала? — спросил я.
— Ей миллион лет, ты же слышал слова матери-настоятельницы, эта старуха — чокнутая. И вообще, тебя не должно было там быть. А теперь поехали, мы теряем драгоценный дневной свет.
Я высвободился от него:
— Что она сказала?
Он сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул:
— Очисти его кровью. Его можно очистить лишь кровью. Спаси его. Спаси нас.
— Кого? — спросил я, хотя уже знал ответ.
— Это ты скажи мне, босс, я — всего лишь наемный помощник.
— Они знают про
— Уверен, они слышали слухи.
— Ты верующий?
— Я достаточно умен, чтобы понимать, что за смертью что-то есть.
Я жестом указал на крест на крыше приюта.
— Ты веришь во все это?
— Я верю в одно. Это — достойные женщины. Они делают доброе дело практически без поддержки. Поэтому я помогаю, чем могу и когда могу. Здесь я всегда чувствую себя в безопасности. Устраиваю в своей деятельности перерыв, и все плохое в жизни и во мне уходит, хотя бы ненадолго. Я не должен был приводить тебя сюда. Тебе здесь не место.
— А тебе?
Он свирепо посмотрел на меня, глаза у него кипели яростью.
— Просто доставь меня в Коридор, — сказал я.
— Что тебе на самом деле здесь надо?
Я отклеил от груди взмокшую ткань рубашки.
— Я говорил тебе раньше.
— Ты собираешься вернуть того уродца домой? Ты правда веришь в это?
— Это — мое дело.
— Ты можешь нас всех погубить. Так что это и мое дело.
Мне так сильно хотелось выпить, что я чувствовал, как у меня перехватывает горло.
— Просто выполни гребаную работу, ради которой я тебя нанял. Доставь меня туда.
Руди подошел ко мне так близко, что я смог разглядеть крошечные красные прожилки у него в глазах. Он изо всех сил старался изображать хладнокровие, но я чувствовал исходящий от него страх.