– Пошли, – сказал Рамон, доставая пистолет.
Хондо последовал его примеру.
Секунду поколебавшись, Альберто тоже обнажил ствол, представив себе, как он двумя меткими выстрелами расправляется с ненавистными компаньонами.
Хондо внезапно посмотрел на Альберто своими смертоносными черными глазами.
– На твоем месте, – произнес он с характерным ямайским акцентом, – я бы поаккуратнее обращался с оружием.
Альберто стиснул зубы. Предупреждение было очень ясным и недвусмысленным.
– Вперед! Мы идем туда! – скомандовал Рамон, указывая рукой в направлении самого маленького строения фермы – ветхого сарая.
– Пошли-ка вон туда, – произнес Марко, показывая рукой направление.
Лия посмотрела в указанном направлении и увидела, как к скотному двору, сгорбившись словно от сильного ветра, идет старик фермер. Ветра, однако, не было, зато в воздухе клочьями повис густой утренний туман.
– Нет, – воскликнула Лия, стоя на вершине холма и отказываясь идти дальше. Она скрестила бы руки на груди в негодующем жесте, если бы не была прикована к руке Марко.
В немом отчаянии он взглянул на Лию:
– Что значит твое «нет»?
– Ты не собираешься учинить насилие над этим бедным стариком?
Марко в изумлении уставился на девушку:
– С чего ты взяла? Мы только украдем машину.
– Откуда ты знаешь, что она у него есть?
– Должна быть. Нельзя жить в этакой глухомани и не иметь хоть какого-нибудь транспорта.
– А что, если… на этой машине куда-нибудь уехала его жена?
– В такую-то рань?
– Все бывает.
– Правильно, так что не будем терять времени даром. Пойдем, пока он будет убирать хлев. Он не должен видеть.
– А что будет, если он все же заметит нас? Вдруг он позвонит в полицию.
– Из хлева?
– Может быть, у него там телефон. Сейчас, между прочим, девяностые годы двадцатого века.
– Глядя на эту ферму, я бы сказал, что сейчас девяностые годы, только прошлого века, – криво усмехнувшись, произнес Марко.
– Никогда ничего нельзя знать заранее. Может быть, вполне прилично сводит концы с концами, несмотря на такой неприглядный вид. Может быть, у него в кармане сотовый телефон, и он уже звонит в полицию, пока мы тут мило беседуем.
Лия прекрасно понимала, что несет несусветную чушь, но остановиться не могла.
Марко демонстративно скривился:
– Обещаю, что тебе не придется делать грязную работу. Вперед!
– Подожди. – Она снова уперлась, отказываясь следовать за Марко.
– Что еще?
– Как ты планируешь угнать машину, даже если ты ее найдешь? Как ты ее заведешь? Об этом ты подумал?
– Позволь, я как-нибудь сам с этим справлюсь.
– Поверь мне, я уже об этом подумала. Я не большой специалист крутить заводную ручку.
– Что ты говоришь!
Марко зашагал к ферме, и у Лии не осталось другого выбора, кроме как чуть ли не бегом следовать за ним.
Они были почти у скотного двора, когда Лия споткнулась о корень и полетела вперед…
Сильные руки не дали ей упасть на землю.
Руки ее обвили его шею, голова прижалась к мощной мускулистой груди, тела их тесно прижались друг к другу. Лия почувствовала, как он мгновенно напрягся, словно ожил от этого прикосновения тел, которое, кто знает, может быть, пробудило в нем те же глубоко спрятанные чувства, что и в ней.
Лия чувствовала, как неистово забилось ее сердце и как все ее тело охватывает дрожь, пока они стояли, держа друг друга в объятиях.
Несколько мгновений они простояли в молчаливой неподвижности.
– Ты не ушиблась? – спросил наконец Марко.
В его голосе не было нежности.
Она что, ожидала, что он будет нежен?
Конечно же, нет.
Она не ожидала от него нежности. Во всяком случае, сейчас.
В его голосе явственно прозвучало нетерпение, и Лия заторопилась. Она отпрянула назад, стараясь не смотреть на Марко.
– Со мной все в порядке, – сказала она, глядя на носки его ботинок.
– Точно? Похоже, что ты подвернула лодыжку и…
– Со мной все в порядке, – повторила она, упрямо стиснув зубы.
Он пожал плечами, покачал головой, и они двинулись дальше.
В такие холодные, туманные дни, особенно по утрам, Чарли Лим всегда жалел, что не послушался своей старшей дочери, Мэри Лу, и не продал ферму после смерти Мэйбл в девяносто первом году.
Поступи он так, сейчас можно было бы спокойно читать газету и нежиться на солнышке где-нибудь в Бока-Ратон. А еще лучше в такой час просто сладко спать.
Вместо этого приходится тащиться сквозь туман и холод в хлев, чтобы заняться там осточертевшими делами, которые так приелись за семьдесят с гаком лет, что он провел здесь после рождения.
«Впрочем, может быть, оно и к лучшему, что я не продал ферму и не подался на юг, – думал старый фермер, отпирая двери хлева. – Разве можно каждое утро спать допоздна? Так и свихнуться недолго».
За те годы, что он жил без Мэйбл, Чарли отвык засыпать по вечерам и не мог проспать позже, чем до пяти часов. Он чувствовал себя таким потерянным и одиноким в большой постели, которую он делил с Мэйбл в течение без малого пятидесяти лет.