— Заходи. Чего ты тут не видела. — доносится из-за двери размеренный голос Северова, скрашенный коротким смешком.
Толкаю дверь и застываю на пороге, глядя на обнажённого Егора. Он привстаёт, опираясь руками на борта ванной, и внимательно смотрит на меня.
— Почему не переоделась? — сводит брови к переносице, опуская взгляд ниже. Нервно одёргиваю рукав чёрной спортивной кофты, пряча исцарапанную руку. — Блядь. — выдыхает зло. — Твою мать! — рявкает, ловко выбираясь из ванной. Дёргает вверх мою руку, закатывая рукав. Осматривает сбитые костяшки пальцев. Поднимает взгляд на прищемленное горло и искусанные губы. — Что, блядь, случилось?!
Вместо ответа из горла вырывается униженный всхлип, а из глаз вытекают предательские слёзы.
Роняю голову ему на грудь, слыша корявые учащённые удары его сердца. Они болезненными вибрациями расползаются по моему телу. В голове нарастает пульсирующий писк.
Парень прижимает меня крепче, успокаивающе поглаживая спину и плечи, а я могу только реветь. Скребу ногтями натянутую мышцами кожу на его грудине, не давая себе отчёта в том, что раздираю её до крови. Вся одежда промокает. Тело трясётся.
Это всего лишь минутная слабость. Единственный выход, который нашло скопленное за день напряжение. Оно вырывается слезами и шумными хрипами. Оно пробивается отчаянными цепляниями за его стальное тело. Оно прорастает нуждой в его близости. Оно проявляет себя в желании, чтобы меня, как маленькую девочку, жалели и успокаивали. Чтобы он меня любил. Любил с той же силой, с которой люблю я.
— Что случилось, Диана? Что с руками? Почему ты плачешь, Котёнок? — шепчет ласково. — Ответь, Дикарка. Расскажи мне. Не молчи. Блядь, да что за херень случилась за сраных полчаса? — срывается, когда я так и не нахожу в себе силы ответить.
Разлепляю распухшие веки и тут же утыкаюсь глазами в красные полосы с маленькими бисеринками крови на его груди. Касаюсь пальцами, размазывая её.
Вынуждаю себя поднять голову и встретиться с его потемневшим взглядом. Парень всё так же хмурится. Губы кривятся, когда задеваю подушечкой пальца самую глубокую царапину.
Всё это время он позволял делать ему больно и не предпринял ни единой попытки меня остановить.
Сколько же в нём терпения и силы?
Растираю размытые влажной пеленой глаза.
— Извини. — выталкиваю еле слышно сквозь искусанные губы.
Он крепче сжимает челюсти. Раздаётся характерный скрежет зубной эмали. Кожа на скулах натягивается, чётко очерчивая ходящие на них желваки.
— Что случилось? — размеренно повторяет вопрос сквозь зубы.
Как ему сказать? Я не знаю.
— Диана, пожалуйста, говори как есть.
Его ладони замирают на лопатках, не давая возможности отстраниться. И я сдаюсь.
Сиплым полушёпотом, спотыкаясь на словах, запинаясь о воздух, выворачиваю наизнанку душу.
— Я заглянула в твою тумбочку. Увидела презервативы. Четыре пачки! — по-новой проживая испытанную ранее ревность, повышаю голос. Растопыриваю разбитые пальцы и яростно трясу перед его офигевшим лицом. — И всё полупустые! Сколько их было, Егор?! Скольких ты ебал на кровати, на которой предлагаешь спать мне?! Мне даже находиться здесь стало противно!
Проигнорировал мою гневную тираду, стирает пальцами новые потоки слёз, ползущие по щекам.
— Ты собиралась уйти? — спрашивает без каких либо эмоций.
Будто ему на это насрать.
— Я не собиралась! Я ушла! — выкрикиваю прямо в его спокойное лицо.
— Тогда почему вернулась? — высекает безразлично, опустив руки вдоль тела.
Он полностью закрывается. Ни на лице, ни в глубине проклятых глаз ничего не отражается.
— Потому что!.. Потому…
— Что, блядь, потому? — отвернувшись, берёт со змеевика полотенце и обматывает бёдра. Опирается спиной на стиральную машину. Переводит на меня тяжёлый взгляд. — Я уже предупреждал тебя, что терпеть не могу сцены ревности. Ты сказала, что принимаешь меня таким. В чём, блядь, теперь проблема? — сжимает кулаки. — У меня был пиздец какой хуёвый день, и мне, блядь, не до твоих детских истерик и капризов. Ушла? Молодец, блядь! Надо было сделать это ещё раньше! — тоже берёт повышенные, скрипя зубами. — Какого хера вернулась? Спать со мной в одной постели ты не собираешься. Или ты думаешь, что я только там ебусь? Ты так, блядь, думаешь, Диана?! Какого ебаного дьявола ты трахаешь мне мозг?!
Понимаю, что он из последних сил сдерживает ярость. Но и я не могу больше молчать. Я не боюсь того, что будет, если он сорвётся. Я боюсь, что случится, если этого не сделаю я.
— Я вернулась, потому что не могу без тебя! Потому что ты, Егор, мать твою, всё и сам понимаешь! Ты знаешь! Ты просто боишься признать очевидное! Давай, прогони меня теперь! Выстави за дверь! Исчезни из моей жизни, потому что я… блядь, соврала! — не понимаю, как сдержалась и не прокричала «люблю». Такое простое слово. Пять долбанных букв, и всё обратится крахом. Для нас обоих. Стягиваю челюсти до боли. — Я никогда не уйду сама! Не оставлю тебя, сколько бы ты не делал мне больно!