Дихроя. Дневники тибетских странствий

– На улице Бархор, в трех домах на юг от ее пересечения с Вайдуйсика, – ответил Джимми.

– Что ж, завтра проверю, – задумчиво сказал я. – Спасибо, Джимми.

– Не за что. Лишь бы ты уже нашел ее и успокоился.

Сказав это, гид расплылся в улыбке, и я ответил тем же: мне было прекрасно известно, насколько всем надоели мои поиски мифического цветка.

Налюбовавшись озером, мы отправились в обратный путь, который дался каравану гораздо легче, поскольку солнечное тепло высушило гималайские хляби и можно было ехать вполне уверенно и в хорошем темпе. Но в целом из-за переменчивой погоды и капитальной высоты, обострившей «горняшку», предпоследний день не стал легкой прогулкой, как предполагалось изначально, а отнял у участников экспедиции последние силы.

– Да уж, космонавтами нам не быть, – хмыкнул Лама, когда мы, оставив мотоциклы на парковке, брели в отель. – Если мы давление в горах не можем пережить, то что говорить про открытый космос?

– Кстати, с технической точки зрения в космосе самая большая проблема для космонавтов и исследований – это отвод тепла, – вставил Боря Гринберг. – В безвоздушном пространстве горячий объект будет таковым оставаться неопределенно долго.

– А почему же в фантастических фильмах, когда лопается стекло скафандра, астронавт замерзает? – удивился я.

– А, это эффекты кинематографа, – поморщившись, отмахнулся Гринберг. – Эффектней показать замерзание, чем закипание человеческой плоти. Скафандр служит защитой от радиации и отводит излишнее тепло, создаваемое человеком. Это его главные функции… не считая подачи кислорода, конечно.

– Надо же, – хмыкнул Лама. – Вот так веришь во что-то, а на деле оказывается все совершенно наоборот.

– Мы все в плену мифов, – пробормотал я.

Вечером за ужином Ребе вынес на обсуждение вопрос, каким из маршрутов мы покатим обратно: прямым до Лхасы (180 километров по хорошей асфальтированной дороге) или же в объезд (с крюком в дополнительные 100 километров, проездом через старинный монастырь, имевший сложное тибетское название). Все, не сговариваясь, единогласно проголосовали за короткий путь – настолько утомило их наше путешествие. Впрочем, у меня имелся и свой интерес – я хотел как можно скорее попасть в Место Богов, чтобы проверить адрес, куда меня через Джимми направил монах-отшельник из Таши-Дор.

По сути, это был мой последний шанс отыскать дихрою.

Вечером за чтением книги Пятигорского я обнаружил очередную весьма любопытную цитату:

«Высшая, запредельная объективность – это Нирвана, где нет страдания, потому что нет сознания, и в этом смысле Нирвана – немыслима, поскольку всякое, даже наивысшего уровня мышление о ней будет субъективно».

Осмыслить умозаключение автора сразу у меня не получилось, и я, перечитав абзац еще раз, отложил книгу в сторону.

«Значит ли это, что люди охотно терпят страдания при жизни лишь потому, что они приближают их к Нирване?»

Андрей в моей голове только презрительно фыркнул.

«Что?»

«В твоем выводе системная ошибка: люди терпят страдания лишь потому, что верят в Нирвану. Но нихуя никто не скажет тебе, что ее достиг – просто потому, что достигший Нирваны больше не перерождается. И в этом, блядь, заключается главная проблема: ты просто надеешься, что где-то там, в конце ебучей цепочки из перерождений, тебя ждет финал, но ты даже нихуя не знаешь о нем, кроме того, что он будет запредельно объективен. Блядь, да даже мыши хуй полезут в мышеловку, пока не учуют сыр, а тут сыром даже не пахнет, просто ебучие слова, заумно сложенные вместе!»

«То есть ты думаешь, Нирвана недостижима?»

«Я думаю, что нехуй стремиться к тому, о чем никто ничего не знает. По мне, так Нирвана наступит для всех разом, когда миру придет капитальный пиздец, а до того мы просто будем скакать из одного грубого тела в другое, каждый раз заново привыкая ко всей этой хуйне, что происходит вокруг. Когда соскучусь по этой наивной поре, сдохну и прокачусь на этом ебучем аттракционе с самого начала, а пока – нахуй».

Он смолк, а я остался лежать, глядя в потолок.

Было сложно представить, что я уже катался на этом аттракционе бессчетное количество раз. Мысли побеждали сон. Это не был голос Андрея.

«Можно ли как-то обмануть смерть, продлить свою жизнь каким-то способом, или это утопия?»

Помнится, Эйнштейн в начале прошлого столетия сформулировал парадокс близнецов, который, по сути, доказал, что для объекта в движении время течет медленнее, чем для статичного, – иными словами, при равном количестве сердцебиений второй старится значительно быстрее, чем первый.

«Выходит, путешествие и есть этакая… криогенная камера времени?»

Другая мысль тут же осадила предыдущую: разница в возрасте, увы, возникает лишь при стремлении движущегося «близнеца» к скорости, близкой к скорости света. В реальной жизни кругосветные путешествия на мотоцикле в течение 50 лет позволят выиграть лишь миллисекунду.

Но, вероятно, на пороге смерти человек отдаст все ради этой миллисекунды.

«И что насчет мыслей?..»