Эти воспоминания были теплыми. Такими же теплыми, как тот вечер, как какао в термосе, как смех Конарда тогда. И я отдавала это тепло Саманте, забирая, вытесняя ими холод и страх. Я вспомнила Марка и наш с ним первый поход на ярмарку. Мы ели тимбитсы и масляные кексы, катались на американских горках, а в тире друг выиграл мне страшненькую синюю плюшевую собаку. Я вспомнила родителей и наши походы с папой, палатки, костер, большой рюкзак за спиной.
А страх Сэм все оставался, все еще никуда не исчез, и страшно становилось уже мне. Но я думала и думала, вспоминала и вспоминала, отдавала ей все хорошие эмоции, которые у меня были, прижимаясь к девушке все теснее, ощущая, как острые локти впиваются мне в ребра.
Я не поняла, в какой именно момент Сэм перестала дрожать и всхлипывать, едва не пропустила миг, когда отступил страх, продолжая сжимать руки. Продолжая отдавать, отдавать, отдавать.
А потом волчица внутри меня заскулила, дернулась, взвыла испуганно и словно захлебнулась этим воем, подавилась и замолчала. Туман, тот самый, грязно-зеленый, исчез, полностью впитался в меня.
Я тут же с трудом откатилась в сторону, села, спрятав лицо в ладонях. Тело била дрожь. Нервная, нехорошая дрожь. Дрожь усталости. По вискам и лбу катился пот.
Я согнулась пополам, все еще держа ладони у лица, уткнулась в колени.
Дыши, тупая волчица, дыши.
Клокотало в горле сердце, стучало в висках.
- Кристин? – голос Макклина доносился словно из другой комнаты.
- Принеси воды, - прохрипела.
Страха пока не было, но… я ощущала его внутри. Острый, огромный, не мой. Он давил на хребет, как поваленное дерево, заставляя чувствовать каждый позвонок в теле, мешая вдохнуть полной грудью. Воздуха не хватало. Что же сделали с девушкой нападавшие, что она так боится?
Макклин ушел, а я, с трудом поднявшись, добрела до окна, оперлась руками о подоконник и почти на половину свесилась наружу. И дышала, дышала, дышала. Сейчас главное продышаться, это дерьмо не вылезет еще несколько часов. Так что – продышаться и поскорее свалить. Скулить от страха я предпочитаю исключительно дома.
- Хэнсон, какого хрена ты думаешь, ты делаешь?
- А на что это, по-твоему, похоже? – огрызнулась, поворачиваясь и забирая у Макклина стакан с водой. Пока я пила, мужчина подошел почти вплотную. И только сейчас я поняла, что на нем вчерашний пиджак, щетина сильно отросла, а волосы – растрепаны. Такой Макклин был очень похож на Макклина из моего детства.
- Ты дрожишь.
- Мне холодно, - пожала плечами, вглядываясь в серьезные глаза. – Саманта в порядке и будет в порядке еще несколько дней, но потом страх вернется. Скорее всего, не такой сильный, как был, но вернется обязательно.
- Почему?
- Конард, я не стираю воспоминания, не гипнотизирую, я не могу заставить ее забыть. Я не волшебник и не фокусник, всего лишь недоученная омега. Самый отстойный оборотень стаи.
- Почему недоученная? – нахмурился волк.
О, твою мать…
- Потому что, - дернула головой, не желая ничего объяснять. – А сейчас отвези меня домой, пожалуйста. Саманте стоит поспать.
Я протиснулась мимо оборотня и, стараясь не шататься, вышла из комнаты, спустилась вниз.
Оборотень из дома вышел только спустя минут пять. Я за это время успела пересчитать почти все доски в заборе с левой стороны, потому что старалась не думать. Не думать о том, что могло вызвать такой сумасшедший страх у волчицы, о том, что могло так напугать оборотня. Взрослого оборотня. Я не буду думать об этом сегодня. Сегодня я буду пытаться прийти в себя.
Правда, прийти в себя, судя по нахмуренной физиономии Конарда, у меня не то чтобы вышло. Мы молча сели в машину, волк молча завел мотор.
Я даже попыталась расслабиться, следя за тем, как стелется под колесами дорога и мелькают за окном деревья. Желто-белый свет фар странно усыплял.
- Так почему ты недоученная омега, Крис?
- Как насчет, потому что тебя это не касается? – вяло отмахнулась, совсем не желая разговаривать. Разговаривать вообще, не только на эту тему.
- Хочешь, чтобы я спросил у Джефферсона?
- Ты мне сейчас маму напомнил: «Ты не врешь мне, Кристин? Я спрошу у Лиззи».
- И часто ты врала маме, Крис?
- Часто. Как и все подростки. Самая большая глупость родителей - считать, что они о своем ребенке знают все. Мои родители не знают и половины. И слава Богу.
Я отвернулась к окну и уткнулась в прохладное стекло лбом. Все еще было жарко, сзади на шее я ощущала намокшие от пота волоски.