Дикие

Риз перешагивает через лежащее на дне лодки тело Байетт и садится рядом со мной на носу. Байетт выглядит так странно: обмякшие черты лица, закрытые глаза. В ней всегда была какая-то искра, даже когда она спала. Теперь этой искры больше нет – или она изменилась.

– Какой он? – вдруг спрашивает Риз. – Твой папа.

– Я не знаю, – вырывается у меня прежде, чем я успеваю себя остановить. На самом деле так и есть, но я знаю, что это не тот ответ, которого она ждет. – Он возвращается с операции и снова уезжает.

Риз слегка склоняет голову набок.

– Ты его любишь?

– Конечно. Просто я его не знаю.

Я вижу, что ей это непонятно, и хочу объяснить, рассказать ей, что он не живет в моем сердце так, как жил в ее сердце мистер Харкер, но не успеваю. Тело вдруг скручивает судорогой, грудную клетку выворачивает в сторону, а горло наполняется слюной.

– Гетти?

Горячка на болоте у инфоцентра. Горячка, которую Байетт выжгла из моей памяти. Я должна была распознать симптомы. Она проходит через все тело и поселяется под ребрами, и внутри появляется что-то тяжелое. Я кашляю, свешиваюсь за борт, и меня рвет желчью. Я чувствую в горле что-то чужеродное, но не могу его вытолкнуть.

– Помоги, – кое-как выдавливаю я, и Риз рывком разворачивает меня к себе. – Мне надо… – Еще одна судорога, и по подбородку струится кровь. – Вытащи его.

Она непонимающе смотрит на меня, а потом до нее доходит.

– Хорошо.

Я сажусь на скамейку, перекинув через нее ногу, и Риз садится напротив. Я упираюсь ладонью ей в бедро, а ее серебряные пальцы обхватывают меня за основание шеи.

– Скажи, если нужно будет остановиться, – говорит она.

Я мотаю головой.

– Его надо вытащить.

Я открываю рот, и Риз просовывает два пальца мне в горло так глубоко, как только может дотянуться.

Я не могу дышать. В груди нарастает кашель, но я не могу кашлять, не могу глотать, и мое тело сотрясает волна, пытаясь вытолкнуть пальцы Риз. Глаз наполняется слезами, и мир расплывается, смазывается, но что-то движется внутри меня, что-то застряло на полпути.

Я стучу Риз по руке, и она вытаскивает пальцы, за которыми тянется нитка слюны. Вдох, второй, третий, и меня наконец тошнит. Боль пронизывает тело, как будто из меня лезут внутренности. На дно лодки шлепается что-то мясистое и пульсирующее.

Я вытираю рот рукавом. Предмет покрыт кровью, но выглядит знакомо, как будто я уже видела такую форму раньше. В учебнике, в теле, в лесу с мистером Харкером.

– Это сердце, – говорит Риз. – Это человеческое сердце.

Это сердце маленькое и сморщенное, а мое собственное продолжает биться у меня в груди. У меня кружится голова. Я отворачиваюсь и почти падаю на Риз. Она обнимает меня за пояс.

– У кого-то в школе вроде было такое, – говорит она.

– У Сары. Двойное сердцебиение.

Но чтобы два сердца? И, если ее тело приняло второе сердце, почему мое его отторгло?

Я думаю про нас с Байетт и день на берегу перед тем, как меня взяли в лодочную смену. Тот последний момент перед тем, как все пошло прахом. Краб, которого мы нашли, ракстерский голубой с легкими и жабрами, совсем как на уроке биологии. Легкие и жабры. Чтобы выжить в любых условиях.

Токс в ракстерском голубом крабе, во всем, во мне.

– Оно пытается мне помочь, – говорю я. – Оно пытается сделать меня лучше, но я не могу приспособиться.

Риз убирает мне волосы и дует на основание шеи, чтобы охладить кожу.

– Успокойся, все хорошо.

Я кашляю – на языке держится терпкий металлический привкус крови, – и Риз притягивает меня к груди. Лодка покачивается на волнах, воздух пряный от соли. Я закрываю глаз, отгораживаясь от слепящего блеска воды и мертвенно-бледной кожи Байетт.

– Все нормально. Мне просто нужно отдохнуть.

Мы лежим в лодке втроем, и нас окружает тишина. Так уже бывало прежде. В мой первый год в Ракстере, на выходных. Байетт посадила затяжку на последней паре колготок, и мистер Харкер отвез нас на материк, чтобы купить новые. Мы должны были встретиться с ним в парке, но он опаздывал, так что мы растянулись в пятнистой тени под низкими ветвями могучего дуба. На свету его листья просвечивали, а воздух был сладкий и свежий. Байетт лежала посередине, а мы с Риз – по бокам от нее, и в тот день мы впервые не пытались нарушить тишину. В тот день мы впервые были самими собой.

– Ты поправишься, – шепчет Риз, пока я все глубже погружаюсь в дремоту. – Ты спасла меня. А теперь я спасу тебя.

Я не знаю, куда мы плывем. Я не знаю, что будет дальше. Но сердце Риз стучит совсем рядом, и я помню – помню, как нас было трое и когда-нибудь мы снова будем втроем.

Благодарности

Мне очень повезло работать над «Дикими» вместе с потрясающими людьми. Спасибо каждому из вас – вы поняли, что я хочу сказать, и помогли подобрать нужные слова. Я всегда буду вам благодарна.

Кристе Марино – спасибо тебе за упорство, с которым мы вытаскивали девочек из моей головы, и за помощь в поисках правильного места на страницах для каждой из них. Твои идеи открыли мне многое и помогли этой книге вырасти в таких направлениях, о которых я даже не подозревала. О лучшем редакторе я не могла и мечтать.