Дикие Фейри

Меня охватило желание притянуть его ближе, прижаться к его коже, пока я не найду путь под его плоть и не освобожусь с помощью его боли. Но я сдержала себя. Я все еще не знала, что с ним делать. И я продолжала позволять себе слишком близко подходить к людям, которые могли причинить боль моему брату. Пока я не узнаю правду о том, что произошло той ночью, я не должна была позволять себе чувствовать то, что чувствовала. Но иногда, в такие тихие моменты, как этот, мне казалось, что даже звезды хотят, чтобы я открыла себя для возможностей, открываемых Королями.

Райдер закончил расстегивать мои пуговицы и начал снимать с меня изодранную, окровавленную материю школьной рубашки. Его грубые кончики пальцев танцевали по моей коже, касаясь ее с такой нежностью, что мне трудно было признать стоящего передо мной мужчину. Я не сделала ни единого движения, чтобы остановить его, мое тело застыло на месте, когда он подчинял меня себе.

Он был таким жестким и закрытым от мира, проживая свою жизнь между двумя единственными эмоциями, на которые он претендовал. Но я видела в нем гораздо больше, чем это.

Моя испорченная рубашка упала на пол и взгляд Райдера прошелся по мне, словно упиваясь тем, как я стою перед ним, окровавленная и покрытая синяками, в черном лифчике и фиолетовой юбке в клетку. Я чувствовала себя как в аду, но он смотрел на меня так, словно я была драгоценностью.

Он медленно повернул меня, провел пальцами по моей спине, убирая осколки разбитого зеркала с моей кожи. Боль от каждого осколка сменялась лаской его целительной магии, от которой по моему позвоночнику пробегали мурашки. Смесь боли и удовольствия смешивалась, как эликсир запретного зелья, который я жаждала попробовать.

Я стояла в тишине, пока он работал, дрожь от насилия медленно уходила из моих вен по мере того, как он исцелял мое избитое тело.

Когда он наконец закончил, то развернул меня снова к себе.

— Твои глаза стали ярче, — сказал он, зачесывая прядь волос мне за ухо. Каждое его прикосновения к моей коже были невинными, в рамках правил, которые он установил с Данте, и в то же время наполненными грехом.

— Ярче? — спросила я в замешательстве.

— Да, потому что ты позволяешь себе питать ту часть своей души, которая нуждается в этом.

— Не так много людей, которые считают, что то, что я участвую в драках, это хорошо, — прокомментировала я.

— Не так много людей, которые знают, что такое быть такими, как мы, — согласился он. — Но это не должно останавливать тебя от того, чтобы принять это.

Я протянула руку, чтобы поймать его ладонь и провела большим пальцем по слову боль на костяшках его пальцев, пока он смотрел на меня.

— И ты не должен бояться быть чем-то большим, чем это, — ответила я, поднимая глаза, чтобы встретиться с его взглядом.

Глаза Райдера потемнели, но он не стал мгновенно отвергать мое высказывание.

— Спасибо, — добавила я, поднося костяшки его пальцев ко рту и нежно целуя его в мизинец.

— За что? За исцеление или за встречу? — спросил он, наблюдая за тем, как я целую каждую букву на костяшках по очереди.

— Ни то, ни другое, — ответила я. — А может и то и другое.

Прежде чем он придумал, что ответить на это, я выскочила из туалета, оставив его позади и направилась обратно в общежитие.

Я собиралась взять свои вещи и принять самый длинный в мире душ. Потому что, как бы ни было приятно выбить дерьмо из этого засранца из Черной Карты, я никогда больше не выберу мужской туалет, в качестве хорошего места для драки. И я планировала хорошенько попариться в душе несколько часов, прежде чем поверить в то, что я действительно чиста.

18. Данте

Я вышел на крыльцо семейного дома, по обе стороны от меня тянулись колонны из кремового камня. Мама с помощью своей магии земли покрыла стены плющом, а белые цветы цеплялись за виноградные лозы, обвивавшие эркерные окна. Особняк располагался на холме с видом на многие мили виноградников, из которых делали наше знаменитое алестрийское вино.

Остальная часть королевства могла игнорировать существование нашего города, но они не могли игнорировать плодородные земли, которые окружали его. А мы, Оскуры, уже давно претендовали на большую ее часть. Наше вино тоннами отправлялось в столицу, где его переупаковывали и продавали как «Небесное Аруксо». Нам было наплевать, лишь бы карманы оставались толстыми. И эй, это все еще было наше имя, они просто перевернули его задом наперед. Мне было смешно вспоминать, как все эти аристократы потягивали прекрасное вино, пришедшее прямо из бандитских кварталов.

Я направился внутрь с моей сумкой из академии за спиной, и тут же на меня набросилась толпа Оборотней. Мои братья, сестры и кузены возбужденно завывали, прижимаясь ко мне, а я гладил их по головам и принимал их влажные поцелуи с ухмылкой на лице. Табита обняла меня, и я похвалил ее бледно-серое платье, прежде чем поцеловать ее в щечку.

— Дорогу! Дорогу! — голос мамы доносился из-за угла и она заставила пол сдвинуться, чтобы сбить всех с ног.