«Дикие гуси» убивают на рассвете: Тайная война против Африки.

Существуют специальные пытки для женщин,— продолжает Сэм.— Например, «статуя». Жертву заставляют несколько часов неподвижно стоять в углу под надзором тюремщика, который за малейшее движение бьет плетью. Или «книжная полка» — когда женщина должна держать над головой ящик, полный книг. Если она опускает руки, то следует удар палкой по локтям. Одна из пыток, которой подвергают молодых африканцев,— «сомнамбула». Арестованного сажают на деревянный стул в фиксированном положении на два-три дня. Постоянно дежурящие надзиратели не дают заснуть. После такого «сеанса» человек не может отличить реальность от сна и почти автоматически отвечает на любые вопросы.

Десятки арестованных по 6 статье так называемого «закона о терроризме» не вышли живыми из полицейских камер.

Вспомните лидера южноафриканских студентов Стива Бико, вспомните Нейла Аггетта — белого профсоюзного деятеля и десятки других, кто был замучен на допросах. Статья 6 разрешает допрос подозреваемых в полной изоляции в течение неопределенного срока без доступа к нему каких-либо лиц, кроме государственных чиновников. Даже если допустить невозможное — что полиция соблюдает закон при допросе,— все равно такое обращение с арестованными равносильно пытке.

— Сэм, я не раз читал, что в результате длительного одиночного заключения наблюдаются сильные психические расстройства, даже если заключенный и не подвергался пыткам. Но в сочетании с пытками это, видимо, имеет страшно разрушительное воздействие на здоровье арестованных?

— Ты абсолютно прав. За годы действия этого закона накопилось много свидетельств этому. Некоторые африканцы, прошедшие через пытки, кончали жизнь самоубийством, другие на всю жизнь оставались неполноценными людьми.

Но, несмотря на это, южноафриканские власти отказываются признать, что допрос в условиях одиночного заключения представляет собой форму пытки. Закон продолжает действовать. Допросы так называемой «третьей степени» применяются даже к детям! Некоторые из моих товарищей подвергались непрерывным пыткам в течение трех-четырех суток! Это трудно себе представить, еще труднее вынести...

Естественно, что расистское правительство отрицает подобные факты, несмотря на то что при невыясненных обстоятельствах умирает немало заключенных.

Таким образом, этот закон, который якобы призван «бороться с терроризмом», сам на деле является орудием террора и символом репрессий.

Меня арестовывали под разными предлогами,—продолжает Сэм.— Самое долгое время под арестом я находился по обвинению в нарушении закона «о внутренней безопасности», который раньше назывался «законом о подавлении коммунизма». Он разрешает содержание под стражей без суда на срок до шести месяцев в условиях, мало чем отличающихся от тех, о которых я уже говорил. По нему могут арестовать только за то, что человек недоброжелательно отозвался о режиме апартеида или же подозревается в «вынашивании антигосударственных замыслов». То есть его могут осудить лишь по подозрению в намерении нанести ущерб системе апартеида. Кроме того, закон дает право властям запрещать любые публикации или организации, чья деятельность считается потенциально опасной. Если помнишь, в октябре 1977 года в одип день были объявлены вне закона 18 организаций, 3 газеты, более 40 активистов африканских организаций было арестовано.

Эти и другие подобные законы создали в ЮАР и Намибии такое положение, при котором не существует свободы слова, собраний или организаций для африканцев. Любая политическая активность африканцев может рассматриваться как угроза «национальной безопасности» и приводить к аресту по «закону о терроризме» или «о внутренней безопасности».

— Среди своих мы часто спорим: смогли ли расисты репрессивным законодательством укрепить свое положение? Некоторые утверждают, что нам и нашим братьям в ЮАР стало трудпее бороться за справедливость легальными средствами, что многие африканцы из-за страха отошли от активной борьбы. Но, по-моему, ужесточение репрессий ударило по расистам бумерангом. Ведь им не удалось добиться главного — прекращения народного сопротивления. Напротив, оно ширилось, приобрело за эти годы поистине общенациональные масштабы. Самые боевые ушли в подполье, действуют из-за границы. Другие мобилизуют африканцев внутри ЮАР и Намибии, хотя и пользуются другими методами, с которыми мы не всегда согласны. Но при всех различиях, при всей разнородности движения против апартеида ясно одно: южноафриканский расизм не смог и никогда не сможет заставить африканцев жить на коленях.

Помнишь Шарпервиль?¹⁰ Ведь запрет Африканского национального конгресса не привел к прекращению его деятельности. Он лишь привел к изменению тактики борьбы — от мирного протеста к военным действиям. И пока эти законы действуют, нет смысла говорить о каких-то реформах апартеида. Должна быть ликвидирована расистская система — только таким путем можно восстановить справедливость...