Дикие лебеди

Летом 1967 года фракционная борьба цзаофаней по всему Китаю переросла в маленькую гражданскую войну. Из — за безжалостной борьбы за власть антагонизм между группами «бунтарей» достигал значительно больших размеров, чем их предполагаемая ненависть к «попутчикам капитализма». Кан Шэн, глава разведки, и мадам Мао через Группу по делам культурной революции разжигали вражду, называя фракционную борьбу «расширением борьбы между коммунистами и Гоминьданом» — не уточняя, какая партия чему соответствует. Группа по делам культурной революции приказала армии «вооружить цзаофаней для самообороны», опять же не сообщив, какие фракции следует поддержать. Разумеется, различные армейские подразделения снабжали оружием различные фракции, полагаясь на свой собственный вкус.

Войска уже находились в состоянии разброда, потому что Линь Бяо вычищал оппонентов и ставил на их место своих людей. Со временем Мао понял, что не может позволить себе нестабильность в армии, и приструнил Линь Бяо. Но его отношение к цзаофаням, казалось, никак не могло определиться. С одной стороны, он хотел объединения фракций — это упрочило бы его личную власть. С другой — не мог побороть своей любви к сражениям; когда по всему Китаю шли кровавые бои, он говорил: «Неплохо дать молодым возможность испытать, что такое оружие — у нас так давно не было войны».

В Сычуани кипели особенно жестокие битвы, отчасти потому, что провинция являлась центром производства вооружений. Склады и заводские линии снабжали обе стороны танками, броневиками и артиллерией. Другая причина заключалась в Тинах, твердо решивших истребить своих врагов. В Ибине в ход шли ружья, ручные гранаты, минометы и пулеметы. Только там погибло свыше сотни человек. В конце концов «Красный Чэнду» был изгнан из города.

Многие направились в соседний Лучжоу, бастион «Красного Чэнду». Тины бросили на город более 5 000 активистов «Двадцать шестого августа», и в результате взяли его, с тремястами убитых и гораздо большим числом раненых.

В Чэнду сражения происходили лишь в отдельных точках, участие в них принимали только фанатики. И тем не менее, я видела шествия десятков тысяч «бунтарей», которые несли окровавленные трупы погибших в боях, слышала на улицах стрельбу из винтовок.

В этих обстоятельствах «Красный Чэнду» огласил отцу три условия: объявить о том, что он их поддерживает; рассказать им о Тинах; стать их советником и в будущем представлять их в сычуаньском революционном комитете.

Отец отказался: он не мог становиться на сторону одной из группировок, не мог дать информацию о Тинах и таким образом еще более разжечь вражду, не хотел представлять фракцию в сычуаньском ревкоме — он вообще не собирался туда входить.

Это вызвало охлаждение. Мнения вождей «Красного Чэнду» разделились. Одни говорили, что в первый раз видят такое извращенное упрямство. Отца чуть не сжили со света, а он не желает, чтобы за него отомстили. Он смеет противиться могущественным цзаофаням, которые спасли ему жизнь. Он отказывается от предложения реабилитироваться и вернуться во власть. Кто — то возмущенно закричал: «Давайте проучим его! Надо сломать ему пару ребер!»

Но Янь и Юн и несколько их единомышленников вступились за него. «Такие люди, как он — большая редкость, — заметил Юн. — Наказывать его будет неправильно. Он не сдастся, даже если умрет от побоев. Пытать его — позор для всех нас. Это человек принципа!»

Отец и в самом деле не отступил от своих принципов, несмотря на угрозу избиений и благодарность цзаофаням. Однажды ночью в конце сентября 1967 года машина отвезла его и маму домой. Янь и Юн не могли больше оберегать его. Они проводили родителей до дверей и распрощались с ними.

Родители немедленно угодили в лапы супругов Тин и группы товарища Шао. Супруги Тин дали понять, что будущее их сотрудников зависит от того, какую позицию они займут по отношению к отцу. Товарищу Шао обещали в организуемом сычуаньском ревкоме должность, соответствующую посту отца, если она ему «хорошенько задаст». Проявлявшие к нему сочувствие сами попадали под огонь.

Однажды к нам пришли двое мужчин из группы товарища Шао и увели отца на «митинг». Некоторое время спустя они вернулись и велели нам с братьями пойти привести его домой.

Отец полулежал во дворе своего отдела, опершись о стену, — видно, пытался встать на ноги. Лицо превратилось в один сплошной синяк, голова была наполовину грубо обрита.

На самом деле никакого «митинга» не было. Едва отец появился, его немедленно затолкали в комнатку, где на него набросилось с полдесятка незнакомцев спортивного телосложения. Его лупили кулаками и ногами в нижнюю часть тела, особенно в пах. Вливали ему через рот и нос воду, а потом били по животу ногой. Вода изливалась наружу с кровью и испражнениями. Отец потерял сознание.

Когда он очнулся, истязатели исчезли. Его мучила жажда. Он выполз из комнаты и зачерпнул воды из лужи во дворе. Попробовал встать, но не удержался на ногах. По двору ходили люди из группы товарища Шао, но никто и пальцем не шевельнул, чтобы ему помочь.