Дикие лебеди

Мама подписала много «признаний» в том, что «сочувствовала капиталистическому пути развития». Однако она ни разу не предала отца и отрицала все обвинения в «шпионаже», которые, как она понимала, неизбежно навлекут беду на других людей.

Когда мама сидела под арестом, нам, детям, обычно не разрешали свиданий и даже не сообщали, где она. Я бродила по улицам возле мест возможного заточения, надеясь увидеть ее хоть на миг.

Одно время ее держали в заброшенном кинотеатре на главной торговой улице города. Иногда нам дозволялось передать через надзирательницу гостинец или увидеть маму на несколько минут, но всегда под надзором тюремщиков. Когда дежурила злая тюремщица, она не сводила с нас своего леденящего взгляда. Как — то осенним днем 1968 года я принесла передачу, но ее не взяли без всяких объяснений, только сказали, чтобы я больше ничего не приносила. Услышав это, бабушка лишилась чувств. Она решила, что дочь умерла.

Мы терзались неизвестностью. Я взяла за руку своего шестилетнего братика Сяофана и пошла к кинотеатру. Мы взад и вперед бродили по улице перед воротами и оглядывали все окна на втором этаже. В отчаянии мы кричали из последних сил: «Мама! Мама!» На нас глазели прохожие, но мне было не до них. Я во что бы то ни стало хотела увидеть ее. Но мама не отозвалась.

Годы спустя она рассказала мне, что слышала нас. Надзирательница — психопатка даже приоткрыла окно, чтобы наши голоса доносились громче. Маме объявили, что стоит ей согласиться донести на отца и признаться в том, что она — гоминьдановская шпионка, как нас немедленно впустят. «А иначе, — продолжила тюремщица, — ты не выйдешь отсюда никогда». Мама сказала: «Нет». Чтобы сдержать слезы, она так крепко сжимала кулаки, что ногти впивались в ладони.

21. «Уголь под снегом»: Сестра, братья, друзья и подруги (1967–1968)

В 1967–м и 1968 годах Мао, деловито строивший систему личной власти, держал своих жертв — в том числе моих родителей — в состоянии мучительной неуверенности. Мао не волновало человеческое страдание. Люди были не более чем пешками в его стратегических планах. Однако геноцид в его цели не входил, и моя семья, как и многие другие преследуемые, не голодала. Родители по — прежнему получали зарплату, хотя не только не выполняли никакой работы, но еще и подвергались преследованиям и пыткам. Основная столовая на нашей территории работала как обычно, чтобы цзаофани могли продолжать свою «революцию», и нас, «попутчиков капитализма», там тоже кормили. Мы получали такие же государственные пайки, как остальные горожане.

Значительную часть населения держали в «подвешенном» состоянии. Мао хотел, чтобы люди дрались, но оставались в живых. Он не давал трогать чрезвычайно способного премьер — министра Чжоу Эньлая, благодаря которому экономика оставалась на плаву. Он знал, что ему нужен первоклассный администратор на замену Чжоу, поэтому Дэн Сяопин жил в условиях относительной безопасности. Страну не доводили до полной разрухи.

Тем не менее «культурная революция» парализовала многие хозяйственные отрасли. Население городов выросло на несколько десятков миллионов, но практически не было построено ни нового жилья, ни дополнительной инфраструктуры. Почти все товары, от соли, зубной пасты, туалетной бумаги до продуктов и одежды продавались по карточкам или вообще исчезли с магазинных полок. В Чэнду год не было сахара, полгода — мыла.

С июня 1966 года прекратилось школьное обучение. Одних учителей осудили как врагов, другие создали собственные группы цзаофаней. Не было школы — не было и надзора за нами. Но что могли мы поделать с нашей свободой? Не существовало ни книг, ни музыки, ни фильмов, ни театра, ни музеев, ни чайных — почти никаких развлечений кроме карт, которые, несмотря на официальный запрет, потихоньку вернулись в наш быт. Мао умудрился устроить революцию, склоняющую людей к безделью. Естественно, многие подростки отдавали все свое время хунвэйбинским занятиям. Свою энергию и неудовлетворенность они направляли на жестокие издевательства над жертвами, а также физические и словесные разборки между собой.

Вступать в хунвэйбины не заставляли. С распадом партийной системы большая часть населения вышла из — под контроля. Многие бездельничали дома, что вызывало бесконечные раздоры. На смену вежливому обслуживанию и поведению «культурная революция» принесла хамство и сварливость. Люди постоянно скандалили на улицах с продавцами, водителями автобусов, прохожими. Другим следствием стало резкое повышение рождаемости, за которой также никто не следил. За годы «культурной революции» население Китая выросло на двести миллионов.