Дикие лебеди

Когда пришло время уезжать, я неожиданно загрустила по ослепительной красоте ниннаньской природы. Борясь за существование, я не обратила особого внимания на горы. Весна наступила рано, в феврале, среди обледенелых сосен сияли золотые цветы зимнего жасмина. Ручьи в долинах разливались в прозрачные озерца, окруженные причудливыми утесами. В зеркале воды отражались величественные облака, кроны стройных деревьев и безымянные соцветия, распускавшиеся прямо в трещинах скал. Мы стирали белье в этих небесных прудах и развешивали его на освещенных солнцем, овеваемых студеным ветром утесах. Потом ложились на траву и слушали тихий шелест соснового леса. Я любовалась склонами далеких гор, поросших дикими персиковыми деревьями, и представляла, как через несколько недель их покроет ковер розовых цветов.

После мучительной четырехдневной тряски в пустом кузове грузовика, страдая от постоянной боли в животе и поноса, я добралась наконец до Чэнду и прямиком отправилась в поликлинику нашей территории. Уколы и таблетки вылечили меня в мгновение ока. Наша семья по — прежнему могла пользоваться услугами и поликлиники, и столовой. Второсортный Сычуаньский ревком раздирали противоречия, он не смог наладить работу администрации. Ему не удалось даже установить правила, определяющие повседневную жизнь. В результате в системе было множество прорех, многое продолжало делаться по — старому, людям приходилось решать проблемы собственными силами. Ни столовая, ни поликлиника не отказывались нас обслуживать, и мы этим пользовались.

Бабушка заявила, что в дополнение к прописанным уколам и таблеткам я должна принимать средства традиционной китайской медицины. Однажды она вернулась домой с курицей и корнями двух растений: астрагала перепончатого (Астрагал перепончатый — многолетнее травянистое растение семейства бобовых.) и дудника китайского (Дудник китайский (дягиль) — многолетнее травянистое пряно — ароматическое растение семейства зонтичных.), считавшимися бу (целебными), и сварила мне суп, который посыпала мелко нарезанным луком — пореем. В магазинах ничего подобного не было, и она просеменила на своих ножках многие километры, чтобы достать все это на деревенском черном рынке.

Бабушка сама плохо себя чувствовала. Иногда я видела, что она лежит на кровати — поведение для нее крайне нетипичное. Она всегда отличалась такой энергией, что почти ни минуты не сидела на месте. Теперь же она зажмуривала глаза и закусывала губы: очевидно, ее мучили боли. Но когда я спрашивала, что с ней, она отмахивалась и продолжала добывать лекарства и стоять в очередях, чтобы купить для меня продукты.

Скоро мне стало гораздо лучше. Поскольку никто не приказывал мне вернуться в Ниннань, я начала разрабатывать план поездки к отцу. Но тут из Ибиня пришла телеграмма о серьезной болезни тети Цзюньин, воспитывавшей моего самого младшего брата Сяофана. Я решила, что должна о них позаботиться.

Тетя Цзюньин и другие ибиньские родственники тепло относились к нашей семье, хотя отец и порвал с вековой китайской традицией опеки над родней. По обычаю сыну следовало приготовить для матери тяжелый деревянный гроб со многими слоями лака и устроить ей торжественные — и часто разорительные — похороны. Однако правительство широко пропагандировало кремацию, чтобы уменьшить площадь захоронений, а также скромный обряд. О смерти матери, скончавшейся в 1958 году, отцу сообщили лишь после похорон: семья беспокоилась, что он воспротивится погребению и сложному ритуалу. После переезда в Чэнду его родственники почти нас не навещали.

Однако когда во время «культурной революции» отец попал в беду, они пришли к нам и предложили помощь. Со временем тетя Цзюньин, часто курсировавшая между Чэнду и Ибинем, взяла к себе Сяофана, чтобы снять с бабушки часть забот. Она жила в одном доме с младшей сестрой моего отца, но бескорыстно отдала половину своей доли семье дальнего родственника, вынужденной выехать из своего полуразрушенного жилья.

Я застала тетю в плетеном кресле у двери гостиной. На почетном месте стоял огромный гроб из тяжелого темно — красного дерева. Этот гроб — ее собственный — был ей единственной отрадой. При виде тети меня охватила грусть. Она только что перенесла удар, приведший к частичному параличу ног. Больницы работали с грехом пополам. Сломавшееся оборудование некому было чинить, лекарства поставлялись с перебоями. В больнице тете Цзюньин сказали, что ничем не могут ей помочь, поэтому она оставалась дома.