Дикие лебеди

Паралич, в котором общество пребывало шесть лет, породил множество социальных проблем, которые никто не собирался решать. Одной из самых серьезных были сосланные в деревню подростки, которые мечтали вернуться в город. После гибели Линь Бяо у некоторых из них появилась такая возможность, отчасти потому, что государству требовалась рабочая сила для восстановления городского хозяйства. Однако государство должно было строго контролировать число возвращенцев: оно отвечало за обеспечение горожан продовольствием, жильем и рабочими местами.

Так что борьба за немногочисленные «обратные билеты» была очень острой. Существовали специальные правила. Например, не могли вернуться вступившие в брак. Ни одна городская организация не приняла бы женатого или замужнюю. Поэтому моя сестра не имела права ни на работу в городе, ни на место в университете — а других законных способов вернуться в Чэнду не существовало. Она очень тосковала по мужу; его завод вновь заработал, и теперь он не мог жить с ней в Дэяне за исключением двенадцати дней в году — времени официального «брачного отпуска». Она могла вернуться в Чэнду, только получив справку, что у нее неизлечимое заболевание — так поступали многие, кто оказался в сходном положении. Мама достала у знакомого врача справку, гласившую, что у Сяохун цирроз печени. Сестра вернулась в конце 1972 года.

Теперь дела делались по блату. К маме каждый день приходили посетители: учителя, врачи, медсестры, актеры, мелкие чиновники — и все они просили вытащить из деревни своих детей. Часто моя безработная мама была единственной их надеждой, и она использовала все свои личные связи. Отец в этом не участвовал; он слишком верил в принципы, чтобы «хлопотать».

Даже когда официальный канал работал, только знакомство могло гарантировать, что все пройдет гладко и не случится никакой беды. Мой брат Цзиньмин выбрался из деревни в марте 1972 года. Рабочих из его коммуны набирали две организации: фабрика электроприборов в уездном городе и неизвестное предприятие в западном районе Чэнду. Цзиньмин хотел вернуться, но мама навела справки у друзей в западном районе и выяснила, что работу предлагает скотобойня. Цзиньмин тут же забрал заявление и отправился трудиться на местную фабрику.

На самом деле это был крупный завод, переведенный из Шанхая в 1966 году в рамках плана Мао укрыть промышленность в горах Сычуани от американского или советского нападения. Честность и трудолюбие Цзиньмина произвели на товарищей благоприятное впечатление, и в 1973 году он стал одним из четырех молодых людей, отобранных заводом из двухсот кандидатов в студенты. Письменные экзамены он сдал блестяще, без малейшего труда. Но, поскольку отца так и не реабилитировали, мама позаботилась, чтобы во время обязательной «политической проверки» университет не испугался этого обстоятельства — следовало создать ощущение, что обвинения вот — вот снимут. Она также приняла меры, чтобы место Цзиньмина не занял какой — нибудь провалившийся на экзаменах абитуриент с нужными связями. В октябре 1973 года, когда я начала учебу в Сычуаньском университете, Цзиньмина приняли в Инженерный институт Центрального Китая, находившийся в Ухане. Ему предстояло изучать литейное дело. Брат предпочел бы физику, но все — таки был на седьмом небе от счастья.

Пока мы с Цзиньмином пытались прорваться в университет, второй мой брат, Сяохэй, пребывал в подавленном состоянии духа. Для поступления в вуз прежде всего требовалось принадлежать к рабочим, крестьянам или солдатам, а он не имел ни с одной из этих категорий ничего общего. Власти по — прежнему в массовом порядке высылали городскую молодежь в деревню. Именно это будущее и моего брата его — если только он не вступит в армию. На одно место претендовали десятки человек, выручить могло только знакомство.

Мама пристроила Сяохэя в декабре 1972 года, с огромными трудностями, потому что отца до сих пор не оправдали. Сяохэя направили в авиационное училище в Северном Китае. После трехмесячного обучения он стал радистом, работал по пять часов в день, весьма вальяжно, а остальное время посвящал «политзанятиям» и производству продовольствия.

На «политзанятиях» все утверждали, что вступили в вооруженные силы, чтобы «следовать указаниям партии, защищать народ, оборонять Родину». Но существовали и более актуальные причины. Молодые горожане не хотели оказаться в деревне, а крестьяне рассчитывали использовать армию как трамплин для переезда в город. Крестьянам из бедных районов военная служба по меньшей мере сулила относительную сытость.