Дикие лебеди

Девочки были запуганы. Нервное напряжение, холод, голод и усталость — все это часто приводило к несчастным случаям. Больше половины маминых одноклассниц получили травмы. Однажды мама увидела, как из станка выскочил челнок и выбил глаз девочке, стоявшей рядом с ней. Всю дорогу в больницу японская надзирательница отчитывала ее за неосторожность.

Отработав свой срок на фабрике, мама перешла в старшую школу первой ступени. Времена изменились, и девушки уже не должны были, как в годы бабушкиной молодости, сидеть в четырех стенах. Общество допускало их обучение в старшей школе. Тем не менее мальчики и девочки получали разное образование. Из девочек воспитывали «изящных жен и добрых матерей», как гласил девиз школы. Они учились тому, что японцы называли «путем женщины»: ведению хозяйства, стряпне, шитью, чайной церемонии, икебане, вышиванию, рисованию и искусству наслаждаться прекрасным. Главное умение, которое прививалось, — это умение нравиться собственному мужу: одеваться, причесываться, кланяться, а прежде всего беспрекословно повиноваться. Но у мамы, как говаривала бабушка, были «непокорные кости», и она почти ничему не научилась, даже готовить. Некоторые экзамены представляли собой практические задания, например, приготовить какое–нибудь блюдо или расставить в вазе цветы. Экзаменационная комиссия состояла из местных чиновников, китайцев и японцев, и они оценивали не только результаты экзаменов, но и самих девушек. Их фотографии в нарядных фартучках, сшитых собственными руками, висели на доске рядом с их характеристиками. Японские чиновники часто присматривали там себе невест, потому что браки между японскими мужчинами и местными женщинами поощрялись. Некоторых девушек выбирали для отправки в Японию, где выдавали замуж за мужчин, которых они никогда не видели. Нередко девушки, точнее, их семьи, бывали этому рады. В конце оккупации одну из маминых подруг должны были отправить в Японию, но она опоздала на корабль и осталась в Цзиньчжоу, а в это время японцы капитулировали. Мама смотрела на эту девушку искоса.

В отличие от своих предшественников, китайских мандаринов, избегавших каких–либо физических нагрузок, японцы увлекались спортом, который мама очень любила. От перелома таза неприятных последствий почти не осталось, и она хорошо бегала. Однажды ей поручили участвовать в ответственных соревнованиях. Она тренировалась неделями, чтобы подготовиться к выступлению, но за несколько дней до срока тренер–китаец отвел ее в сторону и попросил не стремиться к победе. Он сказал, что не может объяснить почему. Но мама поняла без слов. Она знала, что японцы не любят, когда китайцы в чем–нибудь их превосходят. В соревнованиях участвовала еще одна местная девушка, и тренер попросил маму передать ей тот же совет, но не говорить, от кого он исходит. На соревнованиях мама не попала даже в первую шестерку. Подруги видели, что она и не старалась. Но другая спортсменка не смогла себя сдержать и пришла первой.

Вскоре японцы отомстили ей за это. Каждый день начинался с собрания, на котором председательствовал директор школы по кличке Осел: его имя, Мори, произнесенное по–китайски (маоли), напоминало слово «осел» (маолюй). Он резким, горловым голосом выкрикивал приказы четырежды поклониться на четыре стороны. Сначала: «Дальний поклон столице империи!» — в сторону Токио. Потом: «Дальний поклон столице страны!» — в сторону Синьцзина (Синьцзин — буквально: «новая столица», ныне Чанчунь.), столицы Маньчжоу–го. Затем: «Верноподданный поклон Небесному Императору!» — то есть императору Японии. И, наконец, «Верноподданный поклон императорскому портрету!» — на этот раз портрету Пу И. Следом шел более легкий поклон учителям. Однажды утром, когда поклоны закончились, Осел внезапно вытащил из рядов ученицу, победившую в соревновании, и обвинил в том, что ее поклон Пу И составил меньше девяноста градусов. Он бил и пинал девушку, потом, наконец, остановился и объявил, что исключает ее из школы. Для всей ее семьи это была катастрофа.

Родители спешно выдали несчастную дочь за мелкого чиновника. После поражения Японии его причислили к коллаборационистам, из–за чего жена смогла получить работу только на химическом заводе, где не контролировалось содержание в воздухе вредных веществ. И когда в 1984 году мама вернулась в Цзиньчжоу и разыскала старую подругу, та уже почти ослепла от химикатов. Горько усмехаясь, она поведала о злой шутке, которую сыграла с ней судьба: ее, победившую японцев в соревновании, назвали их пособницей. И все же, сказала она, ей ничуть не жаль, что тогда она выиграла.

Жители Маньчжоу–го плохо себе представляли, что происходит за пределами их страны и каково положение Японии в войне. Сражения шли далеко, новости подвергались жесткой цензуре, а из радиоприемников доносилась лишь грубая пропаганда. Но по ряду признаков, в первую очередь, по ухудшению ситуации с продовольствием, они чувствовали, что Японии приходится нелегко.