Дикие лошади. У любой истории есть начало

Несмотря на то что я обычно достаточно быстро разбиралась с сутью научных концепций, я никак не могла взять в толк, чем объяснялось появление такого миража. Папа нарисовал на земле картинку, показывающую, как свет отражается от холодного воздуха, а потом изгибается вдоль округлой поверхности земли.

Я не могла понять того, что свет может каким-то непонятным образом преломляться, но папа привел мне пример — когда держишь в руках стакан с водой, твои пальцы на дальнем от тебя краю стакана кажутся искаженными или обрезанными. Это все потому, что вода, как и холодный воздух, преломляет свет.

Наконец, до меня дошло то, что папа пытался объяснить, и я широко улыбнулась.

Увидев мою реакцию, папа сказал: «Эврика!» и объяснил мне, как древнегреческий философ Архимед бежал голым по улицам города с этим криком после того, как, принимая ванну, понял, как можно высчитать объем тела.

Я прекрасно поняла, почему Архимед так сильно возбудился. Нет чувства приятнее того, когда наконец-то понимаешь то, что долго не мог объяснить. Именно тогда начинаешь верить, что в мире нет проблем, которые невозможно решить.

Папе, конечно, было приятно ощущать себя землевладельцем, но вместе с новым домом появились и новые заботы. Мы теперь жили не на огороженном ранчо в Техасе. Теперь нам надо было возделывать поля, удобрять, засеивать и пропалывать их, собирать персики и орехи-пеканы, отвозить в город дыни, снятые с бахчи, а также нанимать и кормить работников. Из-за своих травм папа не мог справляться с некоторыми работами. Например, из-за хромоты он не мог забраться на стремянку и подрезать персиковые деревья, а из-за дефекта речи наемным рабочим было сложно его понять. Поэтому, хотя мне было всего одиннадцать лет, мне пришлось принять участие в найме людей и следить за выполнением фронта работ.

Папа никогда не был самым практичным человеком на свете, и в Нью-Мексико затеял несколько проектов, никоим образом не связанных с землей. Мы продолжали заниматься лошадьми, папа по-прежнему писал письма политикам и редакторам газет, в которых яростно выступал против модернизации. Теперь на каждое письмо у него уходило в два раза больше времени, потому что он делал две копии каждого письма. Одну копию он хранил в архиве дома, а другую в сарае на тот случай, если в доме возникнет пожар.

Папа начал писать книгу о преимуществах фонетического написания слов, которую назвал Ghoti out of Water. Папа объяснял, что Ghoti можно прочитать, как слово fish, то есть «рыба». Сочетание букв Gh можно прочитать, как звук «θ» в слове «enough», звук o как короткое «i» в слове «women», а ti вполне можно прочитать, как «ʃ» в слове «nation».

Кроме этого папа начал биографию Билли Кида,[9] который останавливался на ранчо Кейси, когда сам папа был подростком, и попросил поменять загнанную лошадь на новую. «Очень вежливый человек, — говорил папа, — и на лошади отлично сидел». Через час после его отъезда выяснилось, что за Билли охотились. Прибыла команда солдат, которые его преследовали и которые, в свою очередь, тоже попросили поменять лошадей. Папа в душе был за Билли, поэтому дал его преследователям самых плохих лошадей. Теперь в Нью-Мексико папа настолько увлекся Билли, что повесил на стену его фотографию. Мама ненавидела Билли, которого называла «отребьем», потому что тот убил человека, который был помолвлен с ее кузиной. Поэтому рядом с портретом Билли мама повесила фотографию человека, которого он убил.

Однако папа был убежден, что Билли никогда не убивал тех, кого не стоило. Папа придерживался мнения о том, что Билли — нормальный американский парень с горячей ирландской кровью, а его репутацию очернили владельцы крупных ранчо за то, что тот поддерживал мексиканцев. «Историю пишут победители, — говорил папа, — а если побеждают негодяи, то они и пишут соответствующую историю».

Папа говорил, что биография Билли, которую он напишет, оправдает несчастного перед судом истории и докажет всем тем, кто над папой смеялся, что, несмотря на дефекты речи, он в состоянии заработать гораздо больше денег, чем мы могли бы «поднять» на помидорах, персиках, дынях и орехах-пеканах. Он постоянно повторял, что вестерны великолепно продаются, к тому же жизнь писателя просто прекрасна — никаких тебе вложений и расходов, сиди себе спокойно дома и пиши, сколько вздумается.

Осенью в тот год, когда мне исполнилось двенадцать, Бастер, который был на два года младше меня, пошел в школу. Мама говорила, что его образование крайне важно в качестве основы его карьеры. Ведь, как опять же говорила мама, он мог стать кем он пожелает. Бастер пошел в хорошую школу около города Альбукерке, которой руководил орден иезуитов. Родители обещали мне, что, когда мне исполнится тринадцать лет, я пойду учиться в католическую академию сестер Лоретто «Девы Божественного света» в городе Санта-Фе.