Дикий

— Быстрее, быстрее, она двери уже выломала.

— Да чтоб тебя, — выругался я.

— Я вообще ни при чем. Зачем орать так было?

Вот гад древний, у кого все просчитано, не удивлюсь, что Остроухую у последней черты встречу. Так и оказалось, повернув в очередной коридор, столкнулся с аграфкой. Приобняв и развернув в другую сторону, на ходу успокоил.

— Все нормально, кошмар опять приснился. Я на зарядку, можешь вздремнуть полчаса. — И побежал на выход.

Вслед мне понеслись ругательства, сегодня они были особенно грязными.

Я выскочил на улицу и начал нарезать круги, перемежающиеся силовыми упражнениями. Аграфка сидела около шлюзовой и подозрительно на меня смотрела. Наконец-то закончив упражнения, я пролетел мимо нее.

— Я в душ.

Заскочил в санблок.

«Извините, в связи с экономией энергии часть бытовых приспособлений не работает».

Я надел назад комбинезон и активировал очистку тела. Тут за мной спокойно зашла аграфка.

— Ну-ка рассказывай, откуда у тебя новая игрушка?

— Ну, наверное, система дала мне допуск. Как технику-ремонтнику.

— А стрелять ты из нее умеешь?

— Вот именно из этой в реале точно не стрелял ни разу. Но у нас на планете что-то похожее было.

— А ничего, что такие только спецвойска использовать могут и привязку к ней никак не получишь, пока специальную подготовку не пройдешь, психиатр не подтвердит, что ты не псих и присягу стране не дашь.

— Вот этого точно не знал.

— Как ты привязку получил? — Аграфка стояла в дверях, держа руки в боки.

— Сам толком не понял. Сильно долбануло током, так что я до утра слюну пускал, а утром привязку к себе провел, — сказал я, ни грамма не соврав.

Остроухая долго, прищурившись, смотрела мне в лицо. Я смотрел на нее.

— Лицо у тебя очень красивое, когда ты злишься.

Она опустила глаза и отвернулась, но я увидел улыбку. Она отвернулась, чтобы скрыть улыбку!

— Ладно, пошли. Топать еще много.

Топать действительно пришлось много. Когда идешь куда-то с целью, дорогу не замечаешь. Когда приходится куда-то идти по нужде или, в нашем случае, возвращаться не солоно хлебавши, дорога тянется очень долго. Вот наконец-то те холмы поднялись. Какое-то смутное предчувствие. Я включил системный бинокль, увеличил изображение поезда. Пауки! Следы запутали, которые уходили, а откуда пришли, никто не путал следы.

Вскинул винтовку к плечу. Вот я мудак, все обоймы в рюкзаке. Быстро скинул рюкзак, зацепил горсть обойм. И не глядя повесил на грудь, откуда срывал их во время виртуальной тренировки. Накинул рюкзак.

— Держись за мной, спину смотри. Левой рукой возьми меня за правое плечо, чтоб я чуял, что ты рядом. И оглядывайся чаще. Как что заметишь, стучи по плечу.

Вот так и начали спускаться. Пауки заметили нас первыми. Но тепереча не то, что давеча. Я одиночными расстрелял десяток. Удары по плечу. Разворот, сзади бежало еще полтора десятка; короткими, как в тире, успокаиваю их.

— Ты хочешь сказать, что первый раз стреляешь из этой винтовки и пауков раньше не видел?

— Не сейчас. Пошли, зачистим все. За плечо держи.

И мы медленно пошли к нашему паровозу. Около него лежало два трупа пауков и один подранок. Видать, турель постаралась. Подранок был мелким, с крупную собаку, угрозы от него не исходило.

— Разведчик, — сказала аграфка. Я убрал винтовку за спину, присел около лежащего паука и погладил щетину на головогруди. Очень четко почуял чувства паука. Страха не было, была безнадега и желание есть.

— Уйди от него, сейчас кинется.

— Не кинется. Он кушать хочет.

— Ты же не хочешь его себе в питомцы забрать?

— А почему нет? Ты меня завтра-послезавтра покинешь. О ком мне еще заботиться?

— Ты хоть представляешь, сколько вою будет в поселке?

— Да, это плохо, стрелять в него будут постоянно. А ты не знаешь, чем он питается?

— Людьми, — пожала плечами она. — Только в коконах их сначала в желе превращают.

Только я поднялся на борт, как прозвучала очередь из игольника. Паук растянулся.

— Ну и нафига?

— Приревновала!

— Ну и фиг с ним, все к лучшему. А то гадил бы в тапки, да лотки за ним таскать.

— А ты мне ничего не хочешь рассказать?

— Ладно, пошли. Нам день простоять да ночь продержаться.

Ночью я выслушивал ругань сенсея за то, что не обновил периметр. И то, что игольники чистить не нужно. А вот винтовку после стрельбы чистить обязательно, а я не почистил.

Пара дней тянулись как резина. Я облазил передний обломок крейсера, и нашел-таки скрытый оружейный сейф. Там была похожая оглобля, куча коротко-стволов. Больше ничего. Все оружие было привязано. Как его взломать, я не знал. Сенсея просить я даже не буду. Покидал все в кузов. Пусть будет, не продам — выкину. Противотанковое ружье убрал только внутрь бота.

Остроухая считала, что я от нее скрываю что-то государственной важности. Типа я агент под прикрытием. Или спецназовец на пенсии. Я же подлил масла в огонь, сказав:

— Врать я тебе не хочу, а правду сказать не могу.

На что она засопела, но больше не приставала с расспросами.

Вот наконец-то прогремел не такой уж далекий и мощный взрыв.

— Это вакуумный взрыв, наши уже к норам пауков подошли, — радостно подпрыгнула Остроухая.