Дикий

Я сижу в сараюге на куче сырых опилок, и в моей голове зарождается новый план. Может быть, стоит попробовать и перехватить товар на российском берегу? Товар прибудет в район приморского селения Ачуево. Первый раз о таком слышу! Но место мент обозначил очень точно на самодельной карте, с ориентирами. Надеялся жизнь заработать… Если и наркодельцы посчитают, что их наркомента грохнули братаны Тимофеевы, и если тех не найдут в ближайшие три дня, то время и место передачи товара может не измениться… Остается только додумать — зачем мне это надо?

Я сижу на стружках, а Вика зовет меня. Не откликаюсь. Между досок, из которых сбита стенка, широкие щели. Смотрю в щель — вижу во дворе анверовского парня. Придется выходить.

Выхожу и здороваюсь. Его, кажется, Денисом зовут. У парня белые брови, волосы и красные глаза. Таких альбиносами зовут. Жуткое зрелище. Наверное, лучший рэкетир в Джанкое.

— Босс, это срочно! — говорит альбинос и протягивает пакет.

— Передай Анверу привет, — отвечаю я и возвращаюсь с пакетом в сараюгу.

Гонец отваливает. Я разрываю пакет — в нем фотографии и адреса тех рож, которые на фотографиях. Что они — с цепи сорвались?! Надо что-то с этим мочиловом делать. Надоели покойники. Нет от них никакого прока.

Гонцу я ничего про наркотропу, проходящую возле Джанкоя, не сказал. И правильно сделал. Еще полезет Анвер, а его вместе с Джанкоем атомной бомбой накроют. Нарко, бля, мафия! У них не заржавеет. Против них нужно бороться партизанскими методами. Индивидуальный террор. Террор, только террор.

Скоро в Харьков пойдет местный рис. Леха, похоже, его целый эшелон закупил, и Хохляндия теперь на рисовый понос изойдет. От любви он станет трусливым, тогда ему жить останется недолго. Инна-русалка — хорошая девушка. Но надо заниматься чем-то одним. Или мертвыми мужиками, или живыми девушками. Заберу мертвых мужиков себе… А Вика так и лезет ко мне, гладит по голове, говорит нежности. Мне становится страшно, и я спрашиваю:

— Ты что, малыш, беременная?

Вика хохочет и начинает с меня сдергивать джинсы. Иногда это ей удается, а когда не удается, то она, продолжая смеяться, заявляет:

— Ну ты и мудак, босс! За что только я тебя люблю?

Я не соглашаюсь и отвечаю:

— Мудак, малыш, — это не Буревестник, это труп. А я живой.

— Посмотрим, какой ты живой, — смеется Вика и сбрасывает платье.

Несколько раз брал Вику на прогулку. Летали на БМВ в сторону этого самого села Агуева и обратно. Гуляли вдоль берега. Море грязное и холодное. А может быть, это такое у меня настроение. Я изучил все возможные подходы, подобрал место, где можно спрятать машины… Вика так ничего и не поняла.

Опять мы идем в гости к Инниным родителям. Любопытно наблюдать за Лехой, который ведет себя как заправский и покладистый жених. Чинно рассуждает о рисовом будущем края, а Иннина матушка смотрит на парня влюбленными глазами и не нарадуется. За ужином сообщаю между делом, что завтра по делам отправляюсь в Ставропольский край.

— Да, — говорю я в конце сообщения серьезно, — надо возрождать Россию.

Ночью я прячу оружие в тайники Лехиной машины, и мы с Викой уезжаем. Дорога выучена по карте, и скоро мы добираемся до Тимашевска — невзрачного городишки. Я торможу тачку чуть не доезжая до города, и пару предутренних часов мы с Викой спим в машине. Возможно, наша машина и видна с дороги, возможно — нет. Кустарник, в который я свернул, густой, но листья почти опали.

Утром едем на местный рынок, и я с трудом нахожу и покупаю здоровенный кусок брезента. Черного, словно вороново крыло. День болтаемся по лавчонкам, едим в кафе возле рынка, а ближе к вечеру едем к Азову.

Серый песчаный пляж вечером выглядит в сумерках по-сиротски покинутым. Берега заросли камышом, кустарником. Много троп и дорожек ведут к воде. Укромное место я приглядел заранее. Загоняю машину в сторону от глухой дорожки и маскирую ее купленным брезентом. Достаю из багажника сумку с оружием и перекладываю в салон. Вика сидит там нахохлившись и курит «Пелл Мелл». Я достаю из сумки «Макарова», навинчиваю глушитель и протягиваю Вике.

— Побалуйся, — говорю. — Не заряжено.

Она выбрасывает сигарету и с любопытством начинает разглядывать пистолет.

Делаю дырки по углам брезента и, продев в дырки медную проволоку, привязываю к бамперам. Делаю надрез возле водительской двери, отрезаю узкую полосу на лобовом стекле и на фарах. Теперь, если что-нибудь случится, можно валить, не отвязывая брезента. Далеко не уедешь, но ужаса навести можно и на ментов, и на бандитов…

— Дай стрельнуть, — говорит Вика, выбираясь из тачки.

В ее глазах диковатые огоньки зажглись, а лицо заострилось. Я смотрю на часы — они у меня с фосфорными стрелками. Достаю обойму, и мы идем к камышам. Пара уток, матерясь, взвивается от воды, и Вика, вскинув руку, нажимает на курок несколько раз. «Пук, пук, пук» — мимо.

— Тебе надо держать двумя руками, — советую ей и показываю, как это делается.

— Я сама! — Вика целится в небо и расстреливает обойму до конца.