Посидишь над раскрытой приходно-расходной книгой, посчитаешь, пригорюнишься. Лучше б ондатр себе завёл, честное слово. С ондатрами хоть не скучно.
Так, прелестная моя садовница, исцелившись от остеохондроза, подумала-подумала, да и ногу себе подвернуть решила. Я считаю, что типичный самострел. Решила дезертировать с трудового участка фронта. Водитель рассказывал, что он её предупреждал, когда она решила угол срезать и под откос на прямых ногах заскользила. Слава богу, что хоть в столб не врезалась, а только по касательной в автомашину.
Подбежали все, галдят, переживают, рассматривают авто. Потом кинулись смотреть на столб. Сравнивать возможные последствия. Прелестница тут же лежит немного наособицу, между мечущихся туда-сюда ног, и привлекает к себе внимание неестественными криками. Типично женское поведение.
Нехотя отошли от столба, потому как крики эти слушать равнодушно очень трудно, хочется шапку пострадавшей в рот запихать, не звери же кругом, у всех утром голова болит. Подняли, отряхнули, потащили в дом.
Во время этой транспортировки ногу ей и вывихнули.
Я за всем этим карнавалом наблюдал из окна, уютно ёжась в халате с чашкой шоколада в мужественной руке. Дома всё-таки хорошо, что ни говори. В санатории чудесишь сам, кустарно, в одиночку. А тут, дома-то, и стены родные помогают. Столбы. Дорожки. Не говоря уже о проживающих на моём иждивении гражданах. Эти всегда помогут, если заскучаешь. То бассейн не сольют, и за три недели даже паркет на втором этаже удивлённо так вспучится от сырости, не говоря уже про обои. То забудут в библиотеке пакет с мандаринами на тот же срок, так что как только вошел, сразу понятно, что ты в гостях у Жюля Верна как минимум, настолько запах дальних странствий силён сделался. То ещё чего удумают по широте души.
Выдали садовнице палку для хождения. Она хотела костыли. Но я, спустившись к народу, внятно возгласил, назидательно подняв кверху палец, что комплект увечных инвалидов у меня в доме уже полон и набор в него закончен. Что и палки ей вполне будет достаточно. А если хочется получить сочувствия от соседей, то я вполне могу организовать ей повязку на глаз, плюшевого попугая на плечо и следы хронической цинги. А также подорожную на имя старшины второй статьи с корвета «Африканка».
Проорал ещё, засучивая рукава, что ей теперь и без грима будут наливать по кабакам. Только, что называется, войди да откашляйся, звеня медалью, тут тебе и стол, и дом будут организованы, ветеран Трафальгара!
Оттащили меня от изувеченного садовода. Я там ещё что-то кричал, брызгаясь ядовитой слюной на набежавших. Не помню уже.
Романтические отношения
Мы всем коллективом переживаем за нашего общего друга Славу Ц-ва. Переживаем очень сильно. Наш общий друг Слава Ц-в постоянно впадает в какую-то сеть романтических отношений.
Хотя написать надо было совсем иначе – розовым на зефире и эдак мерцающе (ежик, кролик, котёнок целуют мышонка в зарослях левкоев): РОМАНТИЧЕСКИХ (тут два сердечка) ОТНОШЕНИЙ (ангел, сердечко, сердечко, ангел).
Нет, я тоже верил в РО. И очень долго верил. Лет до пяти, пока случайно не пробрался на родительскую половину дома и не услышал (а потом и на мгновение не увидел), как родители довольно громко и эффективно сомневаются в существовании РО.
Понятно, что место РО в моём сердце заняла НЕВИДИМАЯ РУКА РЫНКА, которой я поклонялся довольно долгое время, принося ей в жертву всё, до чего мог дотянуться. Потом РУКУ сменил в моей душе АДМИНИСТРАТИВНЫЙ РЕСУРС. И через год после появления у меня в сердце АДМИНИСТРАТИВНОГО РЕСУРСА, лет уже в пятнадцать, я разуверился в Деде Морозе, понаблюдавши драку двух священников в тульском ресторане «Аэлита».
Мои друзья тоже прошли длительный путь избавления от иллюзий. Кого-то прозрение о том, что романтика – это кромешное зло, настигло ещё на пороге чувственного взросления. Это когда вбегаешь в новогоднюю ночь в залу и видишь, как крысы доедают разбитого Щелкунчика, смешно двигая носами в волшебном лунном сиянии из створчатого окна.
Потому как крысы из гофманского предвидения – они государственники, крепкие коллективисты, сторонники правосознания и правоприменения. А все эти Щелкунчики, семейство марципановых кукол, ватные клоуны, обезьяны на верёвках (кто там ещё у Гофмана?), гусары раскрашенные, а, не важно, вся эта публика – они только к празднику приспособлены, к консьюмеризму, к тому, чтобы вбегали в залу стиля бидермеер толстые румяные немецкие дети в бархатных штанах и тискали их под музыкальные переливы из шкатулок.
Все эти куклы нуждаются в том, чтобы за них башляли. А крыса – бесплатна и естественна. Крыса свежа в своей искренности. Вот она, гибкая бестия, вылазит из банки с иваси, стряхая прокисший рассол, почешется всесторонне, пошевелит усами – и вновь девочка!