Дикий барин в домашних условиях

В 1833 году рабство было с оговорками упразднено в Британской империи. Но не на собственно Британских островах. С этим я ещё мог как-то смириться. Отменили рабство по судебному решению – разделение властей, тоже могу как-то вообразить себе подобное чудо, хотя не в полной мере, не хватает фантазии.

А вот по парламентскому закону рабство отменили в 2010 году. Приняли закон «О коронерах и правосудии».

Есть разница между запрещением чего-то и признанием этого чего-то уголовным преступлением. Я вот который год запрещаю у себя теорию о множественности обитаемых миров, но не наказываю за неё отсидкой. Пока.

До этого парламент не торопясь и методично запрещал похищение людей, неправомерное лишение свободы, торговлю людьми с целью сексуальной эксплуатации и принудительного труда. А если у меня люди в сторожке содержать просто так? Для общей красоты и утешения? Без признаков эксплуатации и добровольно? Обыкновенное дело.

И вот 71-я статья закона «О коронерах и правосудии» (вступившая в силу 6 апреля 2010 года) запрещает мне всё это дело совсем и грозит сроком в 14 лет усиленного содержания.

Опускаются руки. Жили ведь как люди.

Количество рабов в мире нынче превосходит количество рабов в самые рабовладельческие годы далёкого прошлого. Когда в мире было только установленных 30 миллионов рабов? Никогда. Только сейчас, слава богу, вышли на установленную здравым смыслом и прогрессом цифру.

И как только вышли – будьте любезны! Государство начало неторопливо вставлять палки в колёса.

Чего теперь ждать? Того страшного момента, когда английский в Англии признают государственным языком? Так-то английский язык в Англии используется как государственный нелегально. Но ведь всё может теперь произойти. Страшно.

Однако вот рабство запретили, а мои любимые преступления, такие как «брань, подслушивание, скитания по ночам и вызовы на дуэль», перестали преследовать по уголовной линии. Внезапно.

Не оставляет меня Господь окончательно, даёт надежду.

Родовые проклятия

Утром на пляже наблюдал чужое счастье. Семья полнокровная пришла на пляж. Естественно, как это бывает всегда, из всего пляжа выбрали место рядом со мной. Я же носитель нескольких родовых проклятий.

Не знаю, что там в точности творили мои предки, какие злодеяния. Подозрения, конечно, имею. Иначе отчего, когда я приезжаю на фамильное кладбище, всегда идёт дождь?

Первое проклятие – это проклятие ресторана. На любой широте, при любом градусе, при любом политическом режиме, господствующем в стране, при любых деньгах, утром, днём, ночью ко мне подойдёт самая злая и жутковатая официантка. Не знаю, где их содержат до моего появления. В клетке, в подвале, на цепях, не знаю. Не исключаю варианта, что есть специальный передвижной питомник для тех, кто выходит, не мигая, ко мне в обличье официантки, свесив руки вдоль тела до колен. А может, хватают их прямо с улицы и угрожают, яря железом раскалённым, а потом, напялив униформу, ко мне, значит, в зал.

А может быть, и гипноз… Не знаю.

Второе проклятие – это дорожное соседство. Сидишь с котомкой на коленях, робко поглядывая на стюардессу, или пробуешь продать собственные фотокарточки с автографом проводнице скорого, или валяешься в трюме с кляпом во рту – всё едино. Стопроцентно подсядет ко мне такой человек, что мысленно высаживаешь головой окно и орёшь, глотая паровозную гарь на одной красивой ноте: А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!! А не мысленно пытаешься в сортире перегрызть вены на руках.

А этим утром воссоединение двух проклятий случилось. И соседство, и жратва.

Пляжные соседи скормили голубям килограммов семь круассанов. И обсуждали весело и громко: а сколько ещё сотен голубей прилетит?

Часть голубей уверенно бродили по мне. Часть голубей летала надо мной, теряя излишки в полёте. А часть улетала, чтобы вернуться в удвоенном количестве.

Голуби были разные. Сизые, бежевые, пёстрые. Савелий Пармёныч так им обрадовался! Он даже не лаял, а просто выл от счастья. Ему-то на пляж, понятно, нельзя было, заскочил на минутку буквально. И тут такое.

То, что не было засыпано круассанами и голубями, оказалось взрыто моим боевым волкодавом.

Соседи пляжные орали сначала от счастья, что вот есть у них возможность кормить круассанами птиц. Потом орали оттого, что ещё бы побольше голубей, ещё больше! Потом орали, когда Савелий начал охоту за голубями. Мол, вот ведь! Потом они орали просто так, от избытка живительных соков. Потом орали на меня, не знаю почему. Я стал в них мячик кидать, а Савелию ведь всё едино, за чем гоняться-то по телам.

И самое важное, я уверен в том, что сейчас это полноценное семейство жалуется своим сытым семейным богам, что их постоянно преследуют на пляже какие-то чудовищные уроды. Это я про себя сейчас. Я не спорю, вёл себя мрачно. Человеконенавистничество я подхватил ещё при прежнем строе.

И Савелий наверняка тоже жалуется во сне на что-то личное.

Всё в этом мире гармонично. Уродство одних компенсируется слепотой других.

Хорошо, что хоть Бог глухой.

Пляжный этикет