Дикий барин

Годовщина

Сегодня годовщина моей первой свадьбы! Только сейчас напомнили!

Отличная была свадьба! Через девять дней после нее сын родился.

Все, все участники свадебного торжества были по-своему прекрасны. Наибольшим вниманием со стороны посторонних свидетелей нарождающейся семейной гармонии пользовалась, конечно, молодая жена. При общей хрупкости и росте в 155 сантиметров она самоотверженно несла от ЗАГСА к Вечному огню, от Вечного огня к ресторану, от ресторана на брачное ложе бушующего в животе наследника весом (как выяснилось чуть позже) в 4,7 кг. Еще и танцевала разные энергичные танцы, давая понять своим подругам, что ни о чем, в принципе, не жалеет.

Я, само собой, олицетворял поверженный порок и смущенное сластолюбие. Плюшевая тетя из органов регистрации смотрела на меня поверх своего бюста с искренним недоверием.

Родственники невесты, все сплошь украинские военнослужащие разной степени интендантской зависимости, возбуждали во мне противоречивые чувства, от которых я и сейчас не вполне оправился. Друг Бугримов подарил мне надувную лодку. Которую через три часа полноценного застолья стал надрывно надувать. Так я его и запомнил – спящего в углу, с крепко зажатым во рту ниппелем, укрытого невздутым подарком.

Из моих родственников на обряде присутствовал только дядя Лева. Он как раз (ненадолго) вышел из тюрьмы, и податься ему было совершенно некуда. Так что он оказался очень к месту, всем понравился, как-то исправил общее впечатление от жениха.

В общем, было очень весело, и милиция приехала вовремя.

На лодке плаваю иногда.

Копирка и надувной матрас

Объяснил сегодня по телефону Александре Джоновне, что ее появление на свет (как и воспоследовавшее за Александрой Джоновной рождение малютки Вавилония Джоновича) объясняется не только моим поражающим всех потенциалом и красотой их мамы.

Копирка. Именно использование копирки мамой моих героев заставило меня броситься с рыком на нее для скорой и справедливой женитьбы. Копиркой будущая мама натирала волосы для получения диавольского оттенка прически. Как я мог устоять?

Нынешним, говорю, не объяснить. Копирка и надувной матрас – с таким багажом мы начали совместную жизнь с мамой моих первых Джоновичей. У меня еще были замшевые ботинки. А у мамы Джоновичей – редкая красота. И красота, и ботинки уцелели, кстати. Что утверждает меня в мысли: сохраняется у людей самое ценное.

Надувной матрас уцелеть не мог. Мне приходилось надувать его всякий раз, когда это было надо. А по молодости мне это было надо часто. Не мог уцелеть матрас. Зато поражающий всех румянец на моем постаревшем, но выразительном лице – это эхо тех регулярных надуваний. О которых я иногда скучаю.

Если бы проводились чемпионаты по надуванию матрасов из прорезиненного брезента, я и сейчас занял бы на них пятое-шестое место в личном зачете. На одной ностальгии, на силе духа.

Первая жена

Приехала в гости первая настоящая жена. С развода – четверть века. Дата почтенная.

– Зачем приехала? – вежливо спрашиваю за столом. Дымящую супницу внесли.

– На тебя вот решила посмотреть, – отвечает свет моих детских глаз, – ну и на что-нибудь поновее, конечно… посвежее.

Салфетку крахмальную в кулаке порвал в пяти местах, но виду, разумеется, не подал. Склонился над супом, прошептал супу слова доброты.

Жена моя первая настоящая – женщина удивительной красоты. И с годами красота эта проступает все безжалостней. Такую красоту наш экономный Господь выдает женщине бестрепетно, рукой мастера, обобрав в плане прекрасности целые страны.

Видите, как по барханам ковыляют какие-то уроды, как по болотам пробираются какие-то отвисшие племена, как в Англии улыбаются зубами? Знайте: это не просто так Господь тяжело шутит, это под Сызранью родилась дева удивительной прелести. Все в мире взаимосвязано добрым нашим Господом. Если у меня дожди и нет горячей воды – это значит, в Венеции сегодня будет чудный закат. Так я понимаю справедливость этого мира. Выбили тебе зуб – а «Де Бирс» выставил к продаже новый двадцатикаратник розовый. Угнали машину – Ди Каприо в новом фильме будет еще и петь.

Жили мы с моей первой настоящей женой удивительно. Ее родственники и друзья недоумевали на мой счет, подозревая, что я опаиваю их Василису колдовским зельем порока. Иначе зачем она с ним живет? Как его можно терпеть?!

Жили нищевато, конечно. Прошли через какие-то невероятные лишения. Но весело все было.

– Поновее, – говорю, – это можно. А помнишь, как мы суп из одной тарелки хлебали?

Это правда. Мы почему-то ели суп из одной тарелки. Жена сидела у меня на коленях и выхлебывала навар, а я, суровый кормилец, поджирал гущу.

– Это я стараюсь забыть как можно сильнее, – отвечает первая настоящая жена. И красиво улыбается красивой улыбкой. – Любовь бедняка унизительна, ты же знаешь… Ее надо забывать, как забываешь рваные лосины. – И улыбается снова.

– Правильно! Не поглупела ты, милая, нет, с годами набрала вкус к изящным обобщениям, – и тоже улыбаюсь.