Дикий барин

Если смотритель сердобольная бабушка, то часто я просыпаюсь укрытый шалью, под уютное шарканье и скрип половиц. В Вырице я спал три часа, и меня напоили потом смородиновым чаем, пока за мной возвращались позабывшие меня родные.

А если музей в Европе, то просыпаюсь я от вспышек фотокамер японских туристов. Одинокий, злой, очень агрессивный. Уверен, что в каждом японском доме есть кадры со мной. Вот я, проснувшись, вытаращил глаза, вот я встал на дыбы, вот я гоняюсь за наиболее беззащитным представителем страны Ямато, вот я возвращаюсь, распихивая по карманам разное японское барахло, улыбаясь несколько смущенно.

И на все это дело смотрит Эль Греко. Или Мунк.

А вот в музеях технических нет меня живее и любознательней.

А в исторических собраниях я некоторое время отбивал хлеб у штатных экскурсоводов. Люди шли за мной, потому как я и расскажу смешнее и привычка у меня была добрая – угощать слушателей алкоголем. К концу экскурсии многие обменивались телефонными номерами, обнимались и не хотели садиться в автобусы, хотели еще в залы Среднего царства и к глиптике.

Но что со мной происходит в музеях художественных – для меня загадка…

Наверное, в детстве я растоптал какую-нибудь добрую фею. Может быть, цыганскую зубную. Которая маленьким цыганам золотые зубы приносит.

Песня

Сегодняшее утро встретил как обычно. Хрипло выл в изморозный туман, обняв сутулую березу. У одного из моих бесчисленных детей накануне был день рождения. Поэтому, дергая заросшим кадыком и хлюпая сапогами в желтой грязи, я продолжал петь песню, которая окончательно отвратила меня от веры в Господа.

Твой взгляд, твой смех, который так мне нужен,
Твой счастье и успех – ведь он вполне заслужен!
Я знаю, я буду лететь безумной вспышкой!
Я буду, я буду для тебя всегда твоей малышкой!

На этом месте я плакал и вонзал в кору клыки. Плечи содрогались.

Сорок два исполнения за вечер. Мясистые гости-подростки были в восторге.

Сорок третье исполнение я взял уже на себя. Не утерпел. Вскочил на застонавший от натуги стол и, изящно сметая кирзачами пустые бутылки, кинулся в омут чувственного танца.

Празднующие подростки обмерли.

Себя я уже не контролировал. Мозг расслаивался. В финале мой звонкий голос уже тонул в хриплом реве гостей-пап. Гости-папы построились в колонну и со мной во главе маршем двинулись к выходу. Под ногами хрустели кости детей. И даже косточки одной гостьи-мамы, которая зачем-то кинулась нам наперерез.

Вырвавшись на простор, гости-папы озирали окрестности горящими глазами. Двое даже в волков перекинулись. Мы с моим филином на плече радостно ухали.

А в субботу я в Лондон улетаю. Меня ждут мои манускрипты про clamor. И Суд Королевской Скамьи, кстати говоря.

Казачий хор

Во время бодрящей утренней зарядки на свежем воздухе (ну, когда нас гоняли из брандспойта холодной струей по бетонному загону) репродуктор объявил выступление Волжского казачьего хора.

Загнанный в обледенелый угол толпой бесноватых адептов телесного культа, успел прослушать только про:

И никто не посмеет
Да и мы не позволим
Быть несчастным
На нашей земле!

Далее началась пробежка с высоким вскидыванием синюшных ног, и я, по счастью, быстро потерял сознание от натуги.

Значительную часть последующих медицинских процедур прошел я, как мне рассказали, быстро и молча. Без присущего мне карнавала цветов. На радость усталого персонала. Который со мной намучился уже изрядно. Попробуй погоняйся с проволочной петлей по лабиринту помещений за таким ловким хитрецом, как я! Попробуй попади в меня иглой с транквилизатором, если я прячусь за спины других и не отзываюсь в темноте на приторно-умильные голоса медиков, зовущих меня моими тайными именами!

А вот со мной бессознательным все очень даже просто. Знай только волоки меня по кафелю на брезенте из одного помещения в другое да изредка переворачивай.

Можно даже перекурить, сидя на мне, в перерывах.

Новый год

А между тем скоро Новый год. И значит, ждут меня разнообразные разнообразности.

Всякий раз зарекаюсь я всячески, что уж нынешний праздник проведу чинно-благородно. Не буду скакать по давленым мандаринам в костюме Самоделкина у розетки, тряся в кромешной темноте руками с оплавившимися вилками. Не буду зазывать всех к купанию в проруби под сполох салютов, а потом не буду два часа прятаться от согласившихся, изображая из себя утонувшего и подмечая с чердака, что кто из горюющих поволок суетливо к выходу. Не буду дарить подарков со значением. Не буду проигрывать денег на берегу океана, а затем убедительно врать бывшей жене, что деньги утащил попугай – с частью кредитных карточек и часами. И хора Дедов Морозов не будет больше.

Не говоря уже о промысловом стриптизе, отраде всей нашей деревни.