Дикий фраер

– Ну? – хмуро буркнул Петр, хотя не собирался отпускать бывшему товарищу ни единого грешка, даже самого маленького.

– Дело в том, Петруха, – голос невидимого собеседника сделался совсем уж покаянным, – дело в том, что руки у меня не из того места выросли. Догадываешься, откуда? Понимаешь, какую часть тела я имею в виду?

– Ну? – все так же односложно откликнулся Петр, не понимая, куда клонит собеседник. Отгадать, откуда у того выросли руки, было легче простого, но само неожиданное отклонение от темы оставалось пока загадкой.

Роман не стал терзать его недомолвками, пояснил сразу:

– Мастер из меня никакой, никудышный, честно говоря, мастер. Но к тому времени, когда я сколочу лестницу, чтобы спуститься за деньгами, ты давно подохнешь. От голода.

Раскат хохота, последовавший за этим предупреждением, напомнил Петру телепередачу о гиенах, хищниках африканских саванн, которые вызывали у него острое омерзение. Правда, если бы в этот момент он увидел перед собой одновременно гиену и Романа, то первую пулю получила бы не четвероногая зверюга, вот уж нет.

– Тут картошки на десять лет хватит! – запальчиво возразил Петр, прежде всего желая успокоить самого себя. Получилось очень громко, но совсем неубедительно.

– Жри свою тухлую картошку хоть ведрами, – пренебрежительно крикнул Роман в ответ. – Подавись ею. Все равно ты окочуришься гораздо раньше, чем схватишь какой-нибудь заворот кишок или холеру. И знаешь почему, Петруха?

– Почему же? – Петр постарался придать голосу максимум недоверия и насмешливости.

– Потому что организму твоему далеко до верблюжьего, хотя по интеллекту вы примерно равны, – саркастически пояснил Роман. – Человек, даже самый тупой, без воды долго не живет. – Он торжествующе повысил голос: – А все твои миллионы не помогут тебе купить захудалую бутылочку минералки. Даже кружку хлорированной воды из-под крана тебе никто не поднесет! Любой верблюд, Петруха, находится в более выгодном положении, чем ты!

– Ты сам верблюд горбатый! – заорал Петр в бешенстве. – Козерог архаровский! Ехидна членистоногая!

Он сам не ожидал от себя такого красноречия, но вместо того, чтобы продолжать расширять свою зоологическую галерею, невольно сглотнул слюну, проверяя степень сухости во рту, и испугался уже по-настоящему. Он не пил и не ел уже много часов подряд и только теперь осознал, что жажда, как и голод, теткой ему не приходится. Интересно, сколько суток он еще протянет? Двое? Трое? В любом случае это было значительно меньше, чем ему хотелось пожить на этом свете.

Но больше всего добивало его сознание то, что он подвел Эльку, которая так на него надеялась. Не сдержал обещание вернуться за ней. И предоставил ей погибать в одиночку, может быть, смертью даже более страшной, чем та, которая была уготована ему самому.

Когда Петр в отчаянии опустился на картошку, уткнув лицо в ладони, он абсолютно не походил на внезапно разбогатевшего человека, потерявшего голову от счастья.

Глава 20 Без определенного cмысла жительства

Осенний день мало-помалу угасал, к его промозглой серости постепенно добавлялся темный оттенок, а сплошная облачная размазня начала приобретать объем и очертания.

Машины, катящие по улицам Курганска, отчего-то ускорили ход, как будто их седоки обязательно хотели успеть по своим делам до наступления ночи. Заляпанные слякотью по самые крыши, разномастные автомобили деловито размазывали грязные брызги по своим лобовым стеклам. Лужи форсировались ими на полной скорости, потому что это позволяло попутно обгадить более чистых пешеходов. Машины при этом торжествующе шипели, пресекая все проклятия в свой адрес. Люди запоздало слали вслед лихачам горячие пожелания аварии на ближайшем перекрестке. Таковых, к сожалению, случалось слишком мало, чтобы большинство жителей Курганска могли считать себя удовлетворенными жизнью.

Они соперничали пасмурностью с погодой, эти жители. Мало кто из них казался таким ярким и оживленным, как это бывает на телевизионных экранах, в которые они дружно пялились по вечерам. Если бы вдруг кто-то пожелал запечатлеть рядовое население города на видеокамеру, достаточно бы было черно-белой пленки. Осенний Курганск был почти полностью обесцвечен. Только рекламная мишура придавала всей этой серости какое-то подобие праздника. Да еще ларьки и дамские зонтики.

Уединившись вдали от этой беспросветной суеты, мрачно взирал на темнеющее небо молодой человек по имени Роман. При этом он не испытывал одиночества.