Дикий горный тимьян

Довольно. Человек не может допустить, чтобы депрессия завела его так далеко. Откинувшись назад в кресле, он полулежал, вытянув ноги на коврике перед камином, где устроился его старый пес. Решив, что пришло время предпринять меры для поднятия духа, Родди еще раз посмотрел на часы. Сейчас он пойдет в большой дом и выпьет с Джоном. Потом они пообедают и немного позже, когда вернутся из аэропорта Оливер и Виктория, все вместе посидят у камина, слушая рассказы Оливера. Предвкушение этих приятных событий заставило его сделать усилие и подняться с кресла. Газета, которую он читал некоторое время назад, соскользнула с колен. На дворе завывал ветер; холодный вихрь взобрался по лестнице и прошелся по коврику, лежащему на натертом полу. Этот дом обычно был очень уютным, но ни одна дверь или окно, сделанные человеческими руками, не могли сдержать вторжения северо-западного ветра. В комнате было прохладно. Камин догорал. Родди вынул из корзины поленья и побросал их на догорающие угли, соорудив хороший костер, который все еще будет гореть, когда он вернется сюда позже вечером.

Он погасил лампу, сказав:

— Пойдем, Барни.

Пес с трудом поднялся, очевидно, ощущая, как и Родди, приближение старости.

— Не ты один постарел, — произнес Родди, погасил лампу в центре комнаты, и вместе они стали медленно спускаться по лестнице.

В опустевшей неосвещенной комнате было тихо и спокойно. Огонь то вспыхивал, то угасал. Одно полено вдруг затрещало и вспыхнуло. Раздался треск горящего дерева, и фонтан искр взметнулся вверх, как фейерверк, рассыпавшись на коврике перед камином. Оставленные без присмотра, они стали тлеть. Порыв ветра прокрался по лестнице наверх. Один уголек вспыхнул и лизнул угол упавшей на пол газеты. Маленькие язычки пламени поползли по газете. Они становились все больше и смелее и скоро охватили ножку столика возле кресла, где обычно сидел Родди, где у него лежали книги, сигары и стопка старых журналов. Вот они уже добрались до сухих прутьев старой корзины, где он держал поленья. Скоро край шторы начал медленно тлеть.

Джон Данбит сидел за письменным столом в библиотеке, где он провел весь день, разбирая бумаги дяди, раскладывая счета по ферме и личные счета в две аккуратные стопки, чтобы передать их Роберту Маккензи, биржевому маклеру Джока в Эдинбурге и своему бухгалтеру.

Дядя содержал деловые бумаги в полном порядке, и это очень облегчило ему задачу, но все равно дело было кропотливое и, конечно, печальное. Ибо в его бумагах встречались старые записные книжки-еженедельники, приглашения на танцы, выцветшие фотографии людей, совсем Джону незнакомых. Группы военных в форме, сфотографированных в Красном Форте в Дели; снимок партии оружия в джунглях, приготовленного, по-видимому, для охоты на тигра, свадебные фотографии. Некоторые снимки были сделаны в Бенхойле. В маленьком мальчике он узнал своего отца, а в стройном юноше — Родди; он был в белых фланелевых брюках, и казалось, вот-вот запоет, исполняя главную партию в какой-то довоенной музыкальной комедии.

Дверь отворилась, и в комнату неторопливым шагом вошел нынешний Родди. Джон был рад его видеть, да к тому же это был хороший предлог, чтобы отложить работу. Он отодвинулся вместе со стулом назад и поднял фотографию.

— Посмотри, что я нашел.

Родди подошел поближе взглянуть на фотографию через его плечо.

— Господи Боже мой! Внутри каждого толстяка есть худой человек, который стремится выбраться наружу. Где ты ее нашел?

— Среди кучи старых бумаг. Который час? — он взглянул на свои часы. — Уже четверть девятого? Ничего себе. Не ожидал, что так поздно.

— Четверть девятого в омерзительно холодный зимний вечер. — Родди вздрогнул. — Меня чуть ветром не сдуло, когда я шел сюда через двор.

— Давай что-нибудь выпьем.

— Отличная идея, — сказал Родди так, как будто об этом даже не думал.

Он направился к столу, где Эллен уже выставила бутылки и стаканы, а Джон попытался прикинуть, сколько таких стаканчиков пропустил его дядя, сидя в одиночестве у себя в гостиной, но тут же сказал себе, что это не имеет никакого значения, и вообще это не его дело. Он чувствовал только, что очень устал, и перспектива восстановить силы с помощью стаканчика виски показалась ему вдруг очень заманчивой.

Он встал и пошел к камину, чтобы разжечь дрова и подвинуть кресло Родди поближе к огню. Родди принес стаканы, вручил один из них Джону и опустился в кресло со вздохом, похожим на вздох облегчения. Джон остался стоять, и тепло от огня поднималось вверх по его спине; он только сейчас понял, что весь застыл от холода, сидя в нише перед окном.

— Твое здоровье, — сказал Родди, и они выпили. — Когда народ возвращается, не знаешь?

— Не имею представления, — загорелое лицо Джона было безучастным. — Думаю, около десяти. Зависит от того, прилетит самолет вовремя или нет. Вполне может опоздать из-за сильного ветра.

— Ты и вправду завтра уезжаешь в Лондон?

— Да. Мне необходимо. Возможно, я вернусь на следующей неделе или через неделю, но сейчас, когда у нас проходит такая крупная сделка, я должен быть там.