Дикий хмель

Юлия Борисовна уже выздоровела. Надо сказать, ей повезло. В отличие от водителя, который скончался, не приходя в сознание, она получила лишь перелом ключицы и легкое сотрясение мозга.

— Мать — пожилой человек, — сказал Буров. — Этот рассказ ее расстроит.

— Он что? Фривольный?

— Нет; — покраснел Буров.

...У меня, к сожалению, не сохранилось экземпляра рукописи этого рассказа. Но я читала его много раз. И сейчас постараюсь пересказать его так, как он мне запомнился.

Х о б б и.

Это странное и, как показалось на слух, неприличное слово Иван Сидорович Доронин услышал впервые от своего соседа Наумова. Морщинистый и жухлый, как старая перчатка, Наумов был неистощим на болтовню, выдумки, матерщину. Потому верить ему особенно не приходилось, хотя Наумов, тряся своей желтой, как осень, бородой, клялся, что это очень даже приличное слово заграничного происхождения. Поздно вечером, лежа в кровати, Иван Сидорович спросил у супруги:

— А ну-ка, скажи, мать, что такое «хобби»?

— Охальник, — укоризненно ответила Марфа Денисовна. Потом долго не могла уснуть.

Лысенький, пузатенький, с маленькими хитроватыми глазками, Доронин уже много-много лет работал старшим мастером на уважаемой в Москве обувной фабрике. Был бессменным председателем цехкома. Фабрику считал родным домом.

Он не был очень образованным и культурным человеком. Сказать больше — он был малограмотным. Писал слово «культура» без мягкого знака. Вместо «поздравляю» говорил «проздравляю». В девяти случаях из десяти путал ветеранов с ветеринарами. А творительный падеж слова «муж» признавал лишь как «мужами». Перед Новым годом, Восьмым марта, майскими, ноябрьскими праздниками он неизменно говорил:

— Дорогие женщины, от имени цехкома проздравляю вас, молодежь и ветеринаров фабрики.

Голос с места:

— Ветеранов!

Доронин:

— Я ж и говорю, ветеринаров фабрики с наступающим праздником. Приглашаю в клуб на торжественный вечер с мужами!

Однако женщины на фабрике были добрые. Юмор понимали. С годами Иван Сидорович стал на фабрике такой же редкой примечательностью, как падающая Пизанская башня.

И вот, услышав слово «хобби», Иван Сидорович, вопреки всякой логике, оказался им страшно заинтересованным. На другой день пришел в библиотеку фабкома и попросил «словарь заграничных выражений». Девушка, которая хорошо знала Доронина, принесла ему словарь иностранных слов. И, помня о несильной грамотности профсоюзного босса, спросила, каким именно словом он интересуется. В ответ Доронин засопел так, словно у него насморк, покрылся испариной и не нашел ничего лучшего, как сказать:

— Интересуюсь словом на букву «х».

Девушка порозовела и больше не задавала лишних вопросов.

На странице 762 Иван Сидорович нашел наконец место, где, по его мнению, должно было разместиться это проклятое слово. Прочитал: «Хоаны — анат. Задние отверстия полости носа, ведущие в носоглотку».

Следующим стояло слово «хоккей». Читать его значение Доронин не стал, так как знал про это больше, чем составители словаря. Он просмотрел всю страницу. «Хобби», или чего-либо похожего на это слово нигде не было. Иван Сидорович понял, что Наумов по обыкновению своему разыграл его. Вздыхая, почесал затылок. Затем он полюбопытствовал, что означает слово «холизм». Возвращая словарь девушке, сказал, чтобы она недодумала чего плохого:

— Я, значит; о слове на букву «х»... Холизм — одна из форм современного идеалистического мракобесия... Используется для восхваления империалистических притязаний и для подавления классовой борьбы трудящихся.

Девушка не возражала.

Между тем весь остаток рабочего дня это тяжкое, заумное слово вертелось в голове Ивана Сидоровича, точно назойливый мотивчик какой-нибудь простенькой песни:

«Хобби, хобби, хобби!

Хобби, хо-о-о-бби!»

Перед глазами время от времени появлялось бородатое лицо Наумова, слышался его саркастический голос:

— Печень у тебя болит, потому что пупок надорван. А почему пупок надорван? Потому что, кроме работы, нет никаких интересов. Детишек не имеешь — значит, не можешь с внучатами в скверике погулять, в зоопарк сходить, на ВДНХ съездить... Поверь, я на шесть годов тебя старше. И трудовой стаж у меня тоже астрономический. А посмотри на мое лицо, посмотри на мой торс. Мне жениться на двадцатилетней можно. И все потому, что есть у меня хобби...

— Ну, этого-то добра, — не понял было Иван Сидорович.

— Не перебивай. Вот, к примеру, я. Чем всегда после работы занимался? Козла забивал? Нет. Водку пил? Нет... Вырезал по дереву. В художники не вышел. Черт с ним! Я ведь и не стремился к этому. Я для души. Для волнения и спокойствия. К чему я все долго говорю? Тебе тоже нужно заиметь хобби...

— Правда? — упавшим голосом спросил Иван Сидорович.

— Собирай марки. Спичечные коробки.

Доронин замотал головой:

— Не ребенок я.

И тогда Наумова осенило:

— Займись фотографией.

— Осилю?

Наумов удивленно развел руками:

— Иван Сидорович! Старой ли гвардии сомневаться в своих силах? Книжки соответствующие прочитаешь, инструкции, фотокружок на фабрике организуешь. Все это, знаешь ли, в ногу со временем...