Дикий цветок

Печально лицо Соломона, сидящего в кресле в темной комнате. Адас и Юваль не дают ему покоя. Лужайка за окном пуста и безмолвна. Все пошли на уборку мертвых кур. Соломон подводит итог прошедших лет, когда все смешалось: Адас, ставшая частицей его души, Мойшеле, отдаляющийся все больше и больше. Вот уже давно от него нет письма. В этот итог входят и Рами, и Рахамим, и Юваль, и даже пальмы из рощи, которые проданы Тель-Авивскому муниципалитету. И вот, жизнь завершается скучным одиночеством вдовца, и шепчет Соломон в пустоту комнаты:

«Господи, Боже мой, что мне делать с путанными моими днями, болью души и старческой плотью? Как я смогу вылечиться и поддерживать эту плоть в одиночестве? Дни мои прокляты, и Ты, сидящий на высотах, прояви Свою справедливость, и верни мне уважение в глазах окружающих, чтобы страдания мои прошли и еще посетила бы меня отрада. Господи, сделай так, чтобы унижающие меня просили прощения, ибо времени осталось мало, и скоро пресечется источник. Пока еще есть в нем немного вод. Если ты поможешь мне сберечь эти воды, я направлю их на одну цель – достойно умереть. Это вся моя просьба. Господи, сижу я в темной комнате, оплакиваю себя, и еще не упомянул трагическую судьбу пальм у источника, которые были искоренены, и оставили меня одиноким. Я – халуц, первопроходец на этой земле, один из основателей этого кибуца, создатель этой страны, человек прямой и чистосердечный, и я ищу кого-либо, кто бы мог опереться на мое плечо. И обратиться я могу только к Тебе. В детстве я верил в Тебя, затем оставил, и теперь возвращаюсь к Тебе, чтобы выложить все мои беды. Клянусь Тебе, что если долгое молчание Мойшеле означает, что он покинул Израиль, я разорву на себе край рубахи и буду сидеть семь дней, как поминают ушедшего из жизни. Одна Адас у меня. Если из-за нее Мойшеле оставил страну, она не должна нести на себе вину за то, что из-за нее изменили Израилю. Любимая моя девочка пойдет туда, куда поведут ее страсти, пойдет к сверстникам, к друзьям, для которых нет ни высот, ни бездн. Они знают лишь равнину. Гору они продадут, если им дадут за нее хорошую цену. Все они – Адас, Мойшеле, Рами, Рахамим, Юваль, все ее любовники – одного сорта: нет у них ни верности, ни измены. Меняют мужчин и меняют женщин, как нечто само собой разумеющееся. Не знают они ни трагедий, ни обманов, ни мучительных сердечных тайн, ни глубоких переживаний, ни боли измены. Все просто и открыто, все обычно, как делают все. Господи, больно мне за мою малышку. Красивое ее лицо обманчиво, как и весь грубый мир вокруг, где известна каждая звезда, висящая в пространстве, а солнце состоит из электронов, и любой предмет в космосе вращается вокруг своей оси, где у луны всего лишь отраженный свет, и вообще она в пределах досягаемости. Это твой мир, малышка моя, и ты полетишь в его глубь, птичка моих виноградников. Быть можешь, ты развернешь свои крылья, но Бога не достигнешь. Солнце сожжет твои крылья, и ты больше не взлетишь. Все дни свои ты будешь ползать по долине, по ее дорогам, изводящим тоской. Господи, храни мою малышку в этом ужасном мире».

Смотрит Соломон в окно на гору, и не видит ее. Перед ним – степь, иссушенная пустыня, на которой он тогда пролагал тропы. Тоска Соломона в эти минуты безгранична, и он переводит взгляд с горы на двор кибуца, сверкающий огнями и пахнущий ароматами весеннего цветения. Внезапно сердце его меняет мотив:

«Старый дурень, пойми, что мир изменился, и молодые люди – иные. Но почему изменились старики? Все изменились, Соломон, и ты в том числе. Мир стал для тебя чуждым, и ты устал от веры в жизнь и тягот жизни. И чего ты удивляешься, что птичка твоих виноградников улетела от тебя? Кого ты можешь ей предложить? Бунт твой молодости потерпел поражение. Твоя опустошенность вызывает у молодых презрение».

Кто-то негромко постучал в дверь, так, что Соломон не услышал. В незапертую квартиру ворвался Рами. Соломон вообще не ожидал его. До Рами мысли Соломона добираются редко, и то он остается на обочине размышлений. И вот, Рами стоит перед ним. День за днем закрывается Соломон в своей пустой квартире, прислушивается к шагам за окном, к каждому шороху, близкому и дальнему. Как слепой, научился он распознавать разные шорохи и звуки. Но шагов Рами не слышал. И тот уже в комнате, в форме, с автоматом и ранцем, включает свет, и говорит, как само собой разумеющееся:

«Привет, Соломон».

«Привет, Рами».

«Вот, я пришел».

«Благословен, приходящий».

«Благословен, принимающий».

Сказали все, что необходимо в таком случае, чтобы преодолеть смущение неожиданной встречи, и замолкли. Рами снимает с себя оружие и ранец. Соломон смотрит на него с удивлением. Форма на Рами велика по размерам и вся в грязи, ботинки в пыли, лицо потемнело и заросло щетиной. Капитан Рами явно не офицер, которым можно гордиться. Он сбрил бороду, похудел и сильно изменился. Удивление выразилось на лице Соломона. Рами же ведет себя в квартире Соломона, как у себя дома – садится в кресло, развязывает шнурки, снимает ботинки и говорит:

«Пришел, чтобы читать письма».

«Отлично».