Дикий цветок

«И я хочу, и я люблю запах дыма с запахом горького миндаля».

Несифа поднялась и опустила монету в разрез платья, и груди ее качнулись. В два-три прыжка своих огромных ног Элимелех оказывается рядом с ней.

Соломон опустил голову, вернулся в кибуц, вошел в читальный зал сыграть партию в шахматы с Амалией. Машенька сидела у пианино, Иосиф держал ее темную косу, пахнущую горьким миндалем, ибо мыло, которое выдавали в кибуце в те дни, делалось из миндаля. Иосиф смотрел на Машеньку, глаза его пылали, и ночь была жаркой, с горы шел хамсин, и порывы его неслись от Элимелеха и Несифы к целомудренной Машеньке, сидящей у пианино. И тогда Соломон оставил шахматную партию с простодушной Амалией и пошел на пасеку, где его ждала Голда, молодая девица невысокого роста, худая, но с большой грудью. Недавно прибыла она из польского местечка, и уже шла слава о ее женской доброте в отношении всех и каждого. Иногда, когда Голда проходила мимо него, два шара подпрыгивали перед его глазами, зажигая в нем страсть до боли. И тут он вспоминал отца, сидящего в парикмахерском кресле, чтобы сделать себе прическу и подстричь бороду, еще там, в Польше, парикмахер натачивал бритву на кожаном ремне и рассказывал отцу об одной девушке, у которой два взрослых мужика – Аарон и Мойше.

В те дни Соломон был казначеем кибуца, обладающий статусом и властью, а она всего лишь была новой репатрианткой. Однажды вечером он пошел за ней на пасеку. Там рядом был курятник. Они вошли в него, и, как кормящая женщина кормилица, она извлекла свои груди, дав ему прикоснуться к соскам. Они лежали на мешках, и с ней он стал мужчиной, но она уже была женщиной. Брат ее это сделал в крохотном курятнике, еще там, дома. Было ей тогда двенадцать лет. Рассказывая это, Голда приподнялась, села на мешки, пригладила руками волосы и странно почмокала губами. Он решил сказать ей доброе слово:

«Все это уже прошло».

«Это никогда не пройдет».

«Ты сейчас в кибуце, и здесь у тебя нет брата».

«Здесь у меня много братьев».

Она рассмеялась странным смехом, схватила свои груди, освещенные лунным светом, и снова рассмеялась. Он снова прикоснулся к ней, но она оттолкнула его, ударила ногой. Он побоялся, что услышат ее истерический голос, и откроются их отношения, и прикрыл крепкой своей ладонью ей рот. И тут снова в ней взыграла страсть, она заключила его в объятья, и отбросила от него всякие сомнения. В одну из ночей она подала ему свои груди и сказала:

«Я беременна».

«Нет!»

«Поженимся?»

«Нет!»

«Что же мы будем делать?»

«Сделаем».

И тогда он совершил растрату из кассы кибуца, которую никто не обнаружил до сих пор. Он взял из кассы деньги, чтобы заплатить врачу-англичанину за аборт.

Однажды он вернулся из города и вошел в кухню, чтобы передать купленные там дрожжи для выпечки, и оказался один на один с Голдой, которая готовила селедку к ужину. Резала ножом на дольки, от которых шел острый запах. Увидев его, нанизала на острие ножа одну из долек, и поднесла ему. Он окаменел и не сводил глаз с ее пылающего лица и ножа в ее руке. Голда подбросила нож пальцами, глаза ее сузились, и губы снова почмокали. С того дня, как он привел ее к врачу-англичанину, они не встречались, и теперь она виделась ему чуждой и пугающей. В первый раз он увидел при дневном свете черты ее лица, цвет глаз и волос. Голда приблизила нож к его лицу, и он стоял, не двигаясь, готовый к любому ее действию, но она ничего не сделала, только рассмеялась, и кухня загудела ее резким голосом:

«Почему?»

«Ты…»

«Что я?»

«Мы».

«Что мы?»

«Не подходим».

«Почему нет?»

«Потому что…»

«Я проститутка?»

«Нет!»

«Да!»

«Только потому, что ты в кибуце – никто!»

И он выбежал из кухни, несся через двор, дрожа от ветра. Пробежал через мандариновую аллею, тогда еще совсем юную, и все еще не замедлил шаги. Солнце склонялось к закату, но он не пошел к Элимелеху пить чай в час вечерней молитвы, а убежал на гору, сел на обломок скалы, стараясь, как преследуемый зверь, спрятать в расщелине страшную тайну. То, что у него случилось с Голдой, он так и не упомянул в письмах Адас, Мойшеле и Рами, хотя обещал им говорить всю правду и только правду. Не мог он рассказать молодым людям о том, что, будучи казначеем, украл деньги из кассы кибуца и тяжком грехе с Голдой. Одна история тянет за собой другую, более печальную. Голда вышла замуж за Бейгеле, карлика-пекаря, у которого тоже не было никакого положения в кибуце, а он, Соломон женился на Амалии, авторитет которой в кибуце был безупречен. Машенька вышла замуж за Иосифа, брата Соломона, а Элимелех взял в жены проститутку, родившую ему Мойшеле. Адас стояла между аллеей и лужайкой, в тени собравшихся на лужайке людей. Малышка теребила косу, на кончике которой, казалось, были собраны все их страдания, и все их грехи были выражены на ее несчастном лице.