Дикий волк

— Да, — сказал он, — У меня перерыв с часу до двух. Можем встретиться у «Дэйва» на Анкенн.

— С часу до двух подходит. Итак, у «Дэйва». До понедельника.

— Подождите, — сказал. н. — Послушайте. Не скажете ли вы мне, что говорил доктор Хабер о сне, пока я был в гипнозе? Ведь вы все слышали.

— Да. Но я не могу этого сделать, Я не могу вмешиваться в лечение. Если бы он хотел, чтобы вы знали, он бы сам вам сказал. Не могу. Это не этично.

— Вероятно, вы правы.

— Да. Простите. Значит, в понедельник?

— До свидания, — сказал он.

Орра внезапно охватила депрессия и дурные предчувствия. Он повесил трубку, не слушая ее прощальных слов. Она не сможет ему помочь.

Она храбра и сильна, но не настолько.

Возможно, она видела или почувствовала изменение, но отбросила его, отказалась.

Почему бы и нет? Это тяжелый груз — двойная память, и у нее нет причин верить, что сны хаберовского пациента становятся реальностью.

Завтра суббота. Длинный сеанс у Хабера, с четырех до шести, а может и дольше. И нет выхода.

Было время еды, но Орр не чувствовал голода.

Он не включил свет ни в своей высокой светлой спальне, ни в гостиной, которую он за три года так и не обставил мебелью.

Теперь он побрел туда. Окна выходили на реку, в воздухе пахло пылью и ранней весной.

В комнате был большой камин с деревянной полкой, старое пианино с восемью недостающими клавишами, груда поленьев у камина и ветхий бамбуковый японский столик высотой в десять дюймов. Темнота легко укутывала голый сосновый пол, ненатертый, но подметенный.

Джордж Орр лег на него в темноте, вытянувшись, вдохнул пыльный запах, ощутил всем телом твердость пола. Он лежал неподвижно, но не спал. Он был где-то далеко, в месте, где нет снов. Не в первый раз он оказывался там.

Когда он встал, пора было принимать таблетку хлорпромазина и идти в постель. В эту неделю Хабер прописал ему фенстизины. Казалось, они действовали хорошо, позволяли войти в j-стадию, но ослабляли ее, так что он никогда не поднимался до эффективного уровня. Это было хорошо, но Хабер сказал, что эффект будет ослабевать, как и от других лекарств, пока совсем не перестанет действовать. Он сказал, что ничто не избавит человека от сновидений, кроме смерти.

Эту ночь, наконец, Орр спал крепко и, если и видел сны, то беглые, без веса.

Он спал почти до полудня в субботу.

Проснувшись, Орр подошел к холодильнику и некоторое время рассматривал его содержимое.

Тут было больше пищи, чем в любом частном холодильнике в его жизни, прежней жизни.

Когда живешь в мире с семью миллиардами человек, то пищи всегда не хватает. Там яйцо — роскошь, которую можно позволить себе раз в месяц. «Сегодня мы снесем яичко», — говорила его полужена, получая личный рацион. Любопытно, в новой жизни у них не было пробы брака — у него с Донной. Строго говоря, в годы после чумы пробных браков вообще не было, только полные браки. В Уте, поскольку там уровень рождаемости все еще ниже уровня смертности, даже пытались ввести полигамный брак — из религиозных или патриотических соображений. Но у них с Донной брак вообще не был заключен, они просто жили вместе. И это тоже продлилось недолго. Его внимание вернулось к пище в холодильнике.

Теперь он не тот тощий, костлявый человек, каким был в мире семи миллиардов, теперь он довольно массивный. Но на этот раз Орр съел много, как смертельно изголодавшийся человек — яйца вкрутую, хлеб с маслом, анчоусы, вяленое мясо, сельдерей, сыр и грецкие орехи, кусок палтуса, холодного с майонезом, салат, маринованную свеклу, шоколадные конфеты — все, что нашел на полках. После этой оргии он почувствовал себя гораздо лучше. А за чашкой настоящего кофе даже улыбнулся. Он подумал: «В той жизни вчера я видел эффективный сон, который уничтожил шесть миллиардов жизней и изменил ход истории всего человечества в прошедшие двадцать пять лет. Но в жизни, которую я создал, я не вижу эффективных снов. Да, я был в кабинете Хабера, я видел сон, но ничего не изменилось. Так было всегда, и мне просто приснилось, что я видел сон о чуме. Я здоров, мне не нужно лечиться».

Так Джордж еще никогда не рассуждал, и это его позабавило. Он улыбнулся, но не весело.

Он ждал, что снова будет видеть сны.

Было уже полвторого. Он умылся, нашел плащ — настоящий хлопок был роскошью в прежней жизни — и пошел в институт пешком. Предстоящая прогулка в две мили, мимо Медицинской школы в парке Вашингтона. Конечно, можно доехать на троллейбусе, но они ходят редко, а он не торопится. Приятно идти под теплым мартовским дождем по пустынным улицам. Деревья зазеленели, каштаны готовы были зажечь свои свечи.

Катастрофа, раковая чума, сократившая человечество на пять миллиардов населения за пять лет и еще на миллиард за следующие десять, до корней потрясла человечество. Но она ничего не изменила радикально, только количество.