Дикий волк

На всех одна и та же одежда, а под одеждой они все одного цвета — серые.

Доктор Хабер обрадовался, когда это произошло. Это случилось в прошлую субботу.

Целых пять минут он смотрел на себя в зеркало, посмеиваясь и восхищаясь. Точно так же он смотрел на Орра.

— На этот раз вы выбрали самый экономичный способ, Джордж. Я начинаю верить, что ваш мозг сотрудничает со мной! Вы знаете, что я вам внушил?

Теперь доктор Хабер много и охотно говорит с Орром о том, что он делает и чего надеется достичь при помощи снов Орра.

Впрочем, это мало помогало.

Орр смотрел на свои бледно-серые руки с короткими серыми ногтями.

— Вероятно, вы предложили, чтобы больше не было расовых конфликтов.

— Точно. И, конечно, я предполагал, что найдется политическое или экономическое решение. Вместо этого ваши мыслительные процессы пошли по обычному кратчайшему пути. Часто этот ваш путь превращается в короткое замыкание, но на этот раз вы добрались до сути, сделали изменение биологическим и абсолютным. Расовой проблемы никогда не существовало! И мы с вами, Джордж, единственные люди на Земле, которые знают об этой проблеме. Можете себе представить? Никого не линчевали в Алабаме, никто не был убит в Йоганесбурге! Проблемы войны мы переросли, а расовой проблемы никогда не было. Никто за всю историю человечества не страдал из-за цвета кожи. Вы учитесь, Джордж! Вопреки себе, вы становитесь величайшим благодетелем человечества. Человечество тратило массу времени и энергии, чтобы решить религиозным путем свои проблемы, но тут являетесь вы и делаете Будду, Иисуса и всех остальных простыми факирами, кем они, в сущности, и были. Они пытались уйти от зла, а мы лишаем его корней, избавляемся от него.

Триумфальные песни Хабера беспокоили Орра, и он их не слушал. Он рылся в своей памяти и не находил в ней ни послания, доставленного на поле битвы в Готтисберге, ни человека по имени Мартин Лютер Кинг.

Впрочем, это казалось ничтожной платой за полное уничтожение расовых предрассудков, и он ничего не сказал.

Но теперь — никогда не знать женщину с коричневой кожей и волнистыми черными волосами, подстриженными так коротко, что линия коричневой кожи казалась изгибом элегантной бронзовой вазы. Нет, это неправильно. Это невыносимо, чтобы каждый человек на Земле по цвету напоминал боевой корабль! Нет!

«Поэтому ее и нет, — подумал он. — Она не могла родиться серой. Коричневый цвет был ее существенной частью, он не случаен. Ее гнев, робость, резкость, мягкость — все в ее характере смешано, темное и светлое, как в балтийском янтаре, она не может существовать в мире серых людей. Она не родилась».

А он родился. Он может родиться в любом мире. У него нет характера. Он груда глины, брусок дерева.

И доктор Хабер — он тоже родился. Ничто не может помешать ему. В каждом воплощении он лишь становится больше.

Во время ужасного путешествия из дачи в гибнущий город Хитзер сказала ему, пытаясь внушить ему увидеть во сне улучшенного Хабера. С тех пор Хабер откровенен с ним. Впрочем, откровенность — не вполне точное слово. Хабер слишком сложен, чтобы быть откровенным. Слой за слоем можно снимать кожу с лука, и все же остается только лук.

Снятие единственного слоя — это единственное происшедшее с ним изменение, и оно объяснялось, возможно, не эффективным сновидением Орра, а изменившимися обстоятельствами. Он теперь так уверен в себе, что не считает нужным скрывать свои намерения или обманывать Орра. Он его просто принуждает. Добровольное терапевтическое лечение неизвестно в новом мире, но законы сохраняют свою силу, и ни один юрист не может и подумать о том, чтобы отобрать пациента у Вильяма Хабера. Хабер — исключительно важная личность. Он директор ХУРАДа — мозга Мирового Планирующего Центра, где принимаются важнейшие решения. Он всегда хотел власти, чтобы делать добро. Теперь она у него есть.

В то же время Хабер оставался все тем же добродушным и равнодушным человеком, каким был при первой встрече с Орром в грязноватом кабинете с фотографией Маунт-Худ в восточной башне Вильяметты. Он не изменился, он просто вырос.

Главное качество властолюбия — рост.

Чтобы существовать, властолюбие должно расти, каждое достижение для него — лишь шаг к следующему. Чем больше власть, тем больше аппетит к ней. Поскольку видимых пределов власти Хабера, достигнутой посредством сновидений Орра, нет, постольку нет предела его решимости улучшить мир.

Прохожий чужак слегка задел Орра в толпе на бульваре Моррисона. Извинился без интонации из чуть приподнятого локтя.

Чужаки скоро научились не направлять локти на людей, обнаружив, что это их пугает.

Орр удивленно взглянул на него: он почти забыл ® существовании чужаков.

В нынешней действительности, или континууме, как предпочитал говорить Хабер, высадка чужаков не сопровождалась разрушением Орегона, НАСА и воздушного флота.