Дикими тропами. Дружба

Лагерь предстал пред путниками неожиданно, словно вырос из одного особенно большого сугроба. Здесь стояла сработанная на славу палатка, заметённая снегом и больше смахивающая на берлогу, было огорожено и обложено камнями кострище. В походной бадье блестела талая вода. Хозяин этого великолепия встречал гостей, стоя немного впереди и скрестив руки на груди.

– Ухмарь! – приветствовал друга Аристарх.

Тот пожал протянутую руку и усмехнулся в одному ему свойственной манере:

– Аристарх, дружище! Бродяжница? Не ждал Вас увидеть. Сегодня.

Едкая оговорка в который раз напомнила Бродяжнице о её ошибке. Она постаралась не опалить собеседника гневным взглядом и покладисто склонила голову:

– Ухмарь…

– Ухмарь! Ты долго будешь раскланиваться или всё-таки поможешь? – неожиданно резко сказал Аристарх.

Ухмарь весело тряхнул головой:

– Конечно, друг мой!

Вместе они быстро перенесли Линёну в надёжное укрытие и сами на какое-то время пропали из виду. Бродяжница не знала, куда себя деть. Все остававшиеся у неё силы поглотил конечный предрассветный переход, её била крупная дрожь. Угли едва тлели, костёр не приносил тепла, но она устроилась близ него, оперевшись спиной о старую осину.

Когда из палатки показался Ухмарь, он заговорщицки ей подмигнул, усаживаясь напротив:

– Аристарх знает своё дело, это точно… Выгнал меня. Даже друга не хочет посвящать в секреты…

Бродяжница вполуха слушала пустую болтовню, возможно, слишком пристально рассматривая собеседника. Его контуры расплывались.

С тревожной морщинкой, залёгшей у губ, Ухмарь взял её за руку и почувствовал, какая она холодная.

– Великий! Вы дрожите! – он отстегнул от своего пояса мех с какой-то, судя по запаху, дрянью, и протянул Бродяжнице. – Выпейте. Вкус отвратительный, но согревает отменно.

Положение Бродяжницы не располагало к отказу, и потом – она действительно нуждалась в горячительном. Жидкость обожгла язык и горло, но девушка упорно сделала несколько намеренно больших глотков. На глазах выступили слёзы. Ухмарь восхищённо присвистнул:

– Думаю, мы всё-таки подружимся.

Бродяжница что-то неопределённо хмыкнула, с удовольствием отмечая, как по телу распространяется тепло. Напряжение последних дней постепенно спадало, уступая место лишь гнетущему чувству вины.

Спустя несколько минут Ухмарь стряхнул с себя задумчивость и нарушил тишину:

– Когда Вы в последний раз ели?

Бродяжница подняла на него затуманенный взгляд. Она с трудом могла припомнить, сколько дней длилась эта сумасшедшая погоня, не говоря уже о последнем приёме пищи. Он верно истолковал затянувшееся молчание и ловко начал раздувать угли костра, подкармливая разгорающееся пламя новыми сухими поленьями. Бродяжница отрешённо наблюдала за работой мужчины. Сосущее чувство голода не слишком докучало ей, гораздо острее она ощущала муки совести:

– Вы оказались правы, – тихо сказала она заплетающимся языком, – убогая калека не вправе брать на себя ответственность за чью-то жизнь, если не может даже…

– Довольно, – холодно оборвал её Ухмарь. Деловой тон подействовал не хуже пощёчины. – Что случилось, то случилось. Ваша вина не столь велика, как Вам сейчас представляется.

Жгучий стыд от попранной гордости едва дал Бродяжнице перевести дух, но она с готовностью приняла его в качестве наказания. Ухмарь сунул ей в руки дымящийся бульон, а потом накинул на плечи овечью шкуру.

– Вам лучше?

– Гораздо, – отозвалась Бродяжница прежде, чем успела обдумать вопрос.

Из палатки, где скрывались Аристарх и Линёна, послышался продолжительный слабый стон. Бродяжница сжалась как от телесной боли, бросив в сторону источника шума затравленный взгляд.

– Аристарх знает своё дело, – убеждённо повторил Ухмарь, – раз он сказал, что поставит Вашу девочку на ноги, значит, поставит.

Спустя совсем немного времени Бродяжница мирно спала, свободно откинувшись на широкоствольное дерево, укутанная сверху медвежьей шкурой. В тот час особенно бросалось в глаза, насколько сама она ещё молода, всего на несколько зим старше Линёны. Свободное от печати невзгод лицо её было открыто и беззащитно. Ухмарь, напротив, сидел мрачнее тучи, отбросив фальшивое позёрство. Мозаика никак не складывалась, хотя некоторые детали сегодня встали на свои места.

Бродяжница проснулась глубокой ночью, проспав весь предыдущий день, и никак не могла припомнить, где находится. Сознание наводнили видения из прошлого, но она не позволила панике разрастись, подавив её железной волей. Ссадины от ударов кнутом нещадно ныли… нет, не от кнута. Она поранилась, когда тащила нарты со своей ученицей через лес.

Рядом, раскинув руки, мирно спала в тёплой и уютной постели Линёна. Похоже, девушка шла на поправку: кожа – сухая и тёплая, дыхание – ровное и тихое… Бродяжница ощутила сдавивший горло спазм и подступающий пронзительный приступ кашля. Желая оградить ученицу от резкого шума, Бродяжница мигом шмыгнула на улицу, где её появление встретили две пары внимательных глаз: удивительно тёплых – серых, и холодных – синих.