Дикими тропами. Дружба

Ухмарь, насмешливо созерцающий происходящее, наверняка заметил и тщетно подавляемую досаду Аристарха, и неприкрытое любопытство Сендола, и подрагивающие пальцы Бродяжницы. Она хладнокровно, но всё равно неуклюже распечатала конверт и достала сложенную в четыре раза бумагу, стараясь не поддаваться смятению, дабы не послужить поводом для веселья. Спустя мгновение такие пустяки позабылись.

«Моя драгоценная ученица!

Знаю, разлука со мной лишит тебя опоры под ногами. Не поддавайся печали. Читая это письмо, мысли ясно. Предвижу твои вопросы. Ответы на них ищи на Светлоострове. Карту найдёшь под вечным камнем. Я говорил тебе, что без спутников меньше проблем в дороге? Это не правда. В темноте все кошки серы, не так ли?»

Бродяжница в полном недоумении отняла глаза от письма. Понять смысл послания Учителя оказалось непросто. «Главное, при чём здесь кошки? Почему кошки?» – Вертелось в голове. Ухмарь дочитывал письмо. Аристарх пугал своей бледностью. Бродяжница бережно спрятала конверт в недрах кафтана. Закончив манипуляции, она отметила пришедшую на смену показной весёлости Ухмаря задумчивость. Наваждение длилось не более краткого мига. Возможно, послание Учителя и его поставило в тупик. Залихватски подмигнув девушке, Ухмарь обратился к Сендолу:

– Кажется, мы закончили. Можем продолжать.

Сендол церемонно кивнул и вновь уткнулся в листок:

– По прочтению сих писем, огласить следующее: Ухмарю завещаю в собственность плащ и указанную Сендолу палку; Бродяжнице завещаю по возвращении её из будущего путешествия свою землю, где стоял и будет стоять дом, а также принадлежавший мне надел полноводной Акайды. Кроме того, ныне сим завещанием передаю ей в дар своих лошадей: Лану и Крахта.

Сендол намеренно выдержал огромную паузу, оглядел всех сидящих в комнате и, перевернув страницу, продолжил:

– Сим документом кроме прочего я, Эйлейв Орм, завещаю своему единственному родному сыну, при рождении наречённому именем Аристарх, свой меч и письмо, читать ли которое решит он сам. Завещание подлинно и заверено.

Сендол зашуршал бумагами, собирая документ воедино, вручил Аристарху предназначающийся ему конверт и снова скрылся за дверью.

Похоже, душеприказчик не делал особой тайны из содержания завещания доверителя. Но если про дом и Акайду Сендол легко мог прочесть, то про несметные богатства и окутывающую их тайну тут уж точно не было сказано ни слова. Конечно, людям надо о чём-то болтать. История с сокровищами Учителя вполне может оказаться не более чем чьим-то неудачным вымыслом. Но стал ли бы Абрахам расточаться понапрасну, не будь он уверен в возвращении сторицей своих трат? Этот вопрос девушка задала себе не в первый раз.

Легенды отнюдь не рождаются на пустом месте. Может, в народе давно поговаривали о припасённом Учителем кладе, а прослышав, что по завещанию Бродяжнице предстоит дорога, не трудно догадаться, за чем именно она отправится.

Но неужели Учитель взаправду решил оставить ей какие-то сокровища? Зачем? На него это так не похоже. Её жизнь – дорога, к чему ей богатства? Оставил бы их лучше кому-нибудь другому – своему сыну, например.

Учитель никогда не говорил ей о сыне. Странно. Если Аристарх действительно таков, как описал его Ухмарь, наследником можно бы гордиться. Отчего Учитель не гордился? Или гордился, но искусно скрывал? Или у них с сыном вышел разлад? Последнее, конечно, более походило на правду, но только для не знавших Учителя. Он умел понимать и прощать, как никто. Почему он тогда столь небрежно упомянул о сыне в самом конце завещания? С другой стороны – Учитель оставил Аристарху свой меч. Но дорого ли стоит меч по сравнению с отцовской любовью и уважением?

Бродяжница задавала себе эти вопросы, не находя ответов, исподволь рассматривая Аристарха, похожего на изваяние из камня: твёрдо сомкнутые губы, остекленелый взгляд и невероятно белая кожа. Он так и сидел, не решаясь прочесть письмо отца или собираясь с духом. Ухмарь вальяжно закинул ногу на ногу. Стояла такая тишина и Сендол так долго не возвращался, что Бродяжница представила даже, будто он умер сразу же, едва затворив за собой дверь, а они тут сидят и чего-то ждут. У неё на губах заиграла кровожадная ухмылка, верно, истолкованная Аристархом по-своему. Он спешно убрал письмо в карман. Бродяжница приняла безмятежный вид – не хватало ещё оскорбить сына Учителя выражением своего лица.