Читаем Диккенс полностью

Может быть, это тот самый джентльмен, которого имел в виду Канцлерский суд, чье извещение Чарльз переписывал в это время. Если это так, то понятно, почему глаза у джентльмена такие жалкие. Джентльмен решительно не может уплатить долг, и Канцлерский суд счел такую невозможность за неуважение к суду. Если суд постановил именно так, то никакие силы не спасут джентльмена от заточения на долгие, долгие времена. Тогда понятно, почему вид у джентльмена полоумный…

Чарльз переписывает у мистера Блекмора юридические бумаги и видит новых и новых клиентов. У одних растерянные, беспомощные глаза, у других спокойные, холодные. Бывают и такие, которые не могут бороться со страхом, и этот страх — Чарльз знает — погнал их в контору атторни. Не надежда влечет тех, кто идет сюда с окаменевшей горестной маской на лицах. Этих гонит отчаяние, и горестная маска не сползает с лица, когда уходят они от мистера Блекмора. Появляются новые лица, с ястребиными цепкими глазами, Чарльз уже знает этих клиентов, хорошо знает. Они исчезают за дверью атторни, и Чарльзу кажется, что они облизывают губы, когда выходят от мистера Блекмора. Случается так, что эти опытные дельцы сталкиваются в канцелярии с забавными старухами, вооруженными гигантскими сумками. В сумках кипа бумаг, самых бесспорных документов. Бесспорные документы вручаются сперва главному клерку, который знает эту породу клиентов и потому требует, чтобы старухи предъявили бумаги ему до визита к мистеру Блекмору. Документы выгружаются на конторку главного клерка, старухи тычут в них сухими коричневыми пальцами и в чем-то убеждают главного клерка. Но тот не сдается и, быстро обозрев бумаги, решительно заявляет, что мистер Блекмор очень занят. Старухи ни за что не желают уйти, не повидавшись с атторни, они не верят главному клерку. Иногда настойчивость их побеждает, они проскальзывают в кабинет атторни. Но скоро они оттуда выходят, запихивая в сумку бесспорные документы. На прощание они ругают и мистера Блекмора и главного клерка. А остальные клерки покатываются от смеха. Смеется и Чарльз, но ему почему-то жалко старух.

Но ему не жалко других посетителей атторни мистера Блекмора. Не жалко даже тогда, когда перед уходом они возмущаются отказом атторни «начинать дело» по их поручению. Они тоже бедны — мистеру Блекмору нет расчета числить их своими клиентами, — но лица у них совсем не похожи на лица старух с бесспорными документами. Чарльз изучил и их. Выражение их лиц обиженное, и его не смоешь ничем. Они вечно обижены, им кажется, что решительно все норовят их обидеть. Они готовы «начинать дело» против каждого, кто нечаянно их толкнул на улице. Чарльз знает — это сутяги, ненасытные охотники за возмещением ущерба, которого никто им не наносил.

Нет, Чарльз не знал раньше всех этих людей. Он не ведал, не подозревал даже, что рядом с ним идет непрестанная и жестокая война человека с человеком. В этой войне противники напрягают все свои силы: одни, — чтобы устоять против злой судьбы, другие — чтобы уготовить врагу самую тяжкую участь. Чарльз не ведал, как хитроумен бывает человек, когда отбивает у другого блага, на которые позарились его глаза, и как он бывает изобретателен, когда защищает свое достояние. Чарльз не ведал, что те бедняки и те несчастные, каких ему пришлось видеть немало в узких улочках Лондона, едва ли чем отличаются от клиентов мистера Блекмора, проигравших тяжбу. Разница была лишь, в том, что по документам, которые он переписывал, можно было легко установить, чьей жертвой пал вот этот посетитель мистера Блекмора, ощупью отыскивающий дверь из канцелярии, хотя за окном светит яркое солнце. А там — в кварталах Сохо, Уайтчепля или того же Кемден Тауна— Чарльз не знает и не узнает того, кто довел идущую по улице оборванную девушку до такого состояния, что она орет пьяным голосом самые непристойные песни.

Но и на улочках Уайтчепля и в конторе атторни виновник один — сильнейший. И сердце у него жестокое. И жертва одна — слабый человек с мягким сердцем.

Именно здесь, в канцелярии атторни, могла родиться эта схема Чарльза Диккенса: жизнь есть непрестанная борьба сильного против слабого, жестокого сердца против кроткого.

Чарльз слушал, смотрел и запоминал. Когда, много позже, мистер Блекмор вспомнит о юном своем клерке, ставшем Чарльзом Диккенсом, он сообщит, что в «Пиквике» и в «Никльби» он прочитал некоторые эпизоды, очень напоминающие те, которые происходили у него в конторе. И он подозревает, мистер Блекмор, не вывел ли его бывший клерк в этих романах участниками подобных эпизодов вполне реальных клиентов конторы «Эллис и Блекмор».

Мистер Блекмор не углублялся в изучение творчества своего бывшего клерка. Если бы он почувствовал к этому призвание, он нашел бы, что и в других своих книгах Диккенс вспомнит о людях, встреченных им в ранней юности в конторе атторни. А также о сценах, свидетелем которых он был.

11. Черные мантии

Ареной этих сцен был английский закон. Участниками их — люди, чьи конфликты втянуты в орбиту закона. Для одних закон был враг, для других — союзник.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное