Дикки-Король

— О! Это страшное дело для филантропических дел мэрии! Старички будут безутешны!

Даже Жюльен не смеется. Даже Боб, который бредит одним джазом и питает только очень слабое уважение к «жанру Дикки-Король», не смеется. Что касается Жанно и Рене, то они откровенно возмущены.

— Тебе это не принесет радости, — еле слышно говорит Алекс. — Вскоре в твоем распоряжении будет все твое время, чтобы заниматься своей торговлишкой. Если, конечно, не попадешься.

В раздевалке гробовое молчание. Во время этой перепалки потрясенная Жанина так и застыла с утюгом в руке. Она гладила Дейву пиджак.

— Не расходитесь. Пойду узнаю, что можно сделать. — Алекс ушел.

Дейв — надо сказать, что он сделал себе лишнюю инъекцию, — казалось, не чувствовал окружающей его враждебности.

— Раз я уволен, то напиться волен, — как-то натянуто смеясь, пошутил он. — Пошли, толстуха. Сейчас же.

И тут, сколь бы поразительным это ни казалось, все услышали, как Жанина ответила:

— Ты не посмеешь этого сделать.

— Не посмею? Еще как.

— А твоя неустойка? — умоляюще простонала Жанина.

— Он меня выгнал. У меня есть свидетели!

— Наверно, он так не думал. И потом, так сразу не увольняют. Надо, чтобы он нашел замену. И ты не можешь уйти, не узнав, будет ли сегодня вечером концерт.

— Прямо чудеса! Ослица разверзла уста! Ладно, пошли, я чувствую, что мы здорово повеселимся.

— Нет, не пойду, — повторила Жанина.

Это было одно из самых трудных, героических усилий в ее жизни. Дейв, такой высокомерный, такой красивый, просит ее помощи, зовет ее, а она не идет! Да это же немыслимо! Ценой своей жизни она так подло не предаст Дикки. Бросить его перед спектаклем, лишить «звезду» его возможностей… Слишком чудовищно это преступление.

— Два раза «нет» мне ты не скажешь, — пригрозил Дейв.

Он ждет еще немного, несколько секунд, что для Жанины почти неодолимое искушение. Он ждет ее! В одно мгновенье она отрекается от последних часов наслаждения и муки, на которые еще могла надеяться. На глазах у нее выступают слезы, но ее ангел победил. Она остается. Дейв ушел, хлопнув дверью. Отныне она просто старуха.

Едва дверь захлопнулась, раздевалка загудела от возбуждения. «Как же мы обойдемся без него? А, это не проблема. Лишь в „Да будет свет“ он был действительно необходим… Дай-ка твою партитуру».

Полина, слоняющаяся по коридорам, встречает Джину.

— Что происходит?

— Не знаю, они полаялись, Дейв ушел.

— Ушел?

Подходит Анна-Мари с программками в руках:

— Кажется, начинать будем с опозданием. Дикки заболел.

— Серьезно?

— По-моему, как в Каоре…

На мгновенье стало тихо.

— Зал полон?

— Переполнен. Мы все за кулисами.

— И Клод? — спрашивает Полина.

— Да нет! Клода я не видела.

Дикки рыдает на плече у доктора.

— Я не могу, Роже. Клянусь тебе, не могу. Они заметят, что меня подменили… Я больше ничего не помню… Я не смогу ничего вспомнить. Ты видел, уже вчера у меня был провал в памяти… Я чувствовал, как зрители задают себе вопрос.

— Какой вопрос, Дикки?

— А был ли это я!

Снаружи, за кулисами, царило большое оживление. «Мы уходим или нет?» — спрашивала Минна с ледяным равнодушием.

— О, Минна! Что ты за злючка! Потерпи!

Хористки, в своих голубых туниках и серебряных сапогах, были готовы к выходу и, словно цирковые лошади, переминались с ноги на ногу. Музыканты в серебристых рубахах и черных атласных брюках столпились, тоже приготовившись, с другой стороны сцены. Различные фанаты, «отпрыски счастья» заполняют проходы с подмостков, приносят извинения, отходят в сторонку и снова всем мешают. В зале грохочет дикий шум, хотя начало еще не слишком задерживается. Алекс боится постучать в дверь репетиционного зала, но тут появляется Роже:

— Послушай, он абсолютно не в себе… Правда, я не знаю, сработают ли его рефлексы. Тебе решать, можно ли рискнуть…

— Конечно, можно! Пусть он продержится всего полчаса ради неустойки.

— Может, и продержится… Но не спорь с ним. Он вбил себе в голову, что люди пришли слушать кого-то другого…

— Что значит «кого-то другого»? Кого? — перебил Алекс.

Роже обессиленно вздохнул. Шум в зале нарастал.

— Не задавай глупых вопросов. Кто-то другой, и все тут. Или он сам кто-то другой, я не знаю. В конце концов, он одержим мыслью, что где-то затаился обман и все это заметят. И если он тебе что-нибудь скажет, отвечай, что реклама была поставлена отлично или что этого заметить невозможно, откуда я знаю.

— Хорошо, понял. Быть железным, что бы он ни сказал. Сейчас начнем, я иду на темное дело. Но скажи, Роже, это серьезно? Эти мыслишки возникли потому, что он принял? Или он становится чокнутым?

— Пойди спроси у него, — не без жестокости посоветовал Роже.