Дикки-Король

Клод как раз остановился в отеле «У фонтана». И там же встретились Никола с Полиной; и молодой человек был поражен той строгостью, с которой Полина требовала, чтобы Клода непременно позвали к телефону, — в его номере никто не отвечал, — чтобы поднялись к нему и открыли дверь при свидетелях. Натиску этой совсем маленькой, плохо одетой и неухоженной девочки уступили как портье, так и дежурный по этажу, а Никола оставалось лишь наблюдать и восхищаться спокойствием Полины, которая вызвала «скорую помощь» и перевезла, не забыв при этом спрятать его бумажник, Клода, отравившегося снотворными и алкоголем, в клинику Сен-Жан.

Когда они снова вышли на улицу, он не сказал ни слова. В группе прежде всего стремятся отучить хвалить кого-либо. Похвала предполагает шкалу ценностей, от которой надо отказаться. Но он все-таки тяжело вздохнул, услышав, как Полина с облегчением заявила:

— Мы еще успеем на раздачу автографов.

Они даже застали последнее бисирование. И увидели, как в последний раз опускали занавес, как Дикки рухнул на пол, как уносили это молодое гибкое тело…

— Публика ничего не заметила, — сказал Алекс. — Ну, устал немножко, жара… Но он выдержал…

Никола присоединился к своим, что-то им объясняя; фанаты суетились, в отчаянии заламывали руки, обсуждали происшедшее. Дикки очнулся.

Алекс снова — обнадеживающий признак — орал.

— Ну-ка катитесь отсюда! Он чувствует себя прекрасно! Увидите его завтра! Ему нужно отдохнуть! Проваливайте!

— А как же пикник? — простонал Рене.

— Отменяется! Пикники отменяются навсегда!

Алекс тоже был на грани срыва.

— Столько цыплят! Куда я их дену?

Тут подошел постановщик Серж, мрачный и довольный тем, что может сообщить: в кассе недостает пяти тысяч франков. Не хватало лишь этого.

Полина и Анна-Мари отправились ночевать на туристскую молодежную базу, которую отыскала Анна-Мари. Полина думала с каким-то легким грустным презрением, что Клод не «выдержал».

«Приезжаю!» — телеграфировал Симон Вери.

Этот приезд приободрит Дикки! Хотя Вери не желает прочно связывать Дикки с «Детьми счастья», ему чуточку нравится мистическая ориентация. Пресловутая искорка безумия…

— В этом есть нечто новое, нечто… еще небывалое… Немножко от Демиса Руссоса, немножко от Ленормана, правда, ярче выраженное… Я умею признавать свои ошибки, дорогой мой Алекс (это обращение означает, что Вери не простил Алексу). Но здесь, я думаю, благодаря вам мы, наверное, сможем найти путь к международной аудитории… У нас уже есть девиз — Архангел песни, мы нашли его почти случайно — принц, ангел, архангел… Постепенно откажемся от Принца и сделаем ставку на Архангела. Никакого социального протеста, только туманный намек на социальное сознание с уходом в ностальгическую потусторонность… Согласен, звучит не слишком по-французски, но бывают обстоятельства, когда надо преодолевать шовинизм, не правда ли?

— А что скажет об этом Дикки?

— Дикки может лишь прийти в восторг, не иначе, — самодовольно ответил Симон Вери. — Он прирожденный мистик.

Алекс серьезно задумался, что же Вери имеет в виду.

Хотя идея, конечно, неглупа. Посоветоваться с фанатами, поговорить с отцом Полем — разумеется, он не должен злоупотреблять этим, — посмотреть, как отреагирует труппа, находящаяся, правда, под обаянием Дикки, как поведут себя Кристина, Жан-Лу де Сен-Нон, старые девы из Эндра, а также журналисты, устроители концертов, спросить мнение о… Во всяком случае, Алексу отлично известно, что после всех этих мероприятий и консультаций решение будет найдено в результате какой-нибудь случайности, оброненного кем-нибудь слова… Но действовать надо в этом духе. Так началась история долгой ночи в Каоре.

— И поскольку мы проезжаем через Ажен и Каор, то мы — мсье Вери и я — надумали устроить ужин, совсем простой, абсолютно интимный, на котором мы обойдем столы, выслушаем самые разные мнения… Пригласим кое-кого из фанатов, кое-кого, разумеется, из ваших «Детей счастья», нескольких членов правления фирмы «Матадор», музыкантов…

— Мой дорогой Алекс, это будет настоящая радость…

— Речь идет, само собой, лишь о некоем… зондаже. Это не имеет никакого отношения к вопросу о сценических костюмах, который еще предстоит обсудить…

— Алекс, дорогой мой дружище! — раздался в трубке громогласный хохот. — Да мне это и в голову не приходило! Вы насквозь земной человек, человек действия! Мне это нравится! Это как Павел и Иоанн, если не сказать Марфа и Мария. Ведь взаимодополняемость, двусмысленность — вот что нам нужно… Но это может завести нас слишком далеко! Ведь вы приглашаете не бизнесмена, а духовное лицо, художника и, надеюсь, друга, правильно я вас понял?

— Правда, — ответил Алекс, чувствуя себя как-то неловко. (Приглашение Поля еще одна из светлых идей Вери.) — Друга. Бескорыстного друга.

И снова гомерический хохот. Алексу почудилось, что он видит отца Поля в его странном одеянии — какой-то полумонашеской рясе, полуоблачении гуру, в сандалиях, видит его трясущееся от смеха брюхо…