Дикое поле

Кондас вышел первым, улегся на пол и закинул руки за голову. За ним нехотя последовали остальные. Тимофей с головой укрыл Яцека накидкой и склонился над раненым. Тот пришел в себя и смотрел на казака с холодным, равнодушным презрением. Головин разжал ладонь и поднес к его глазам знак тайного братства.

Собрав последние силы, янычар неожиданно вцепился в запястье казака, пытаясь отнять золотой цветок. Но Тимофей свободной рукой достал свой знак и положил его на ладонь рядом с первым. Хватка раненого ослабла.

— Кто ты? — едва слышно просипел он.

— Какому Богу ты молишься? — шепнул Головин.

— Истинному.

— От лжи до истины пять пальцев. — Казак приложил ладонь к своему виску.

— Из лжи родится все, даже правда, — прошелестел раненый. — Откуда ты и куда идешь?

— Бежал с турецких галер, — не вдаваясь в подробности, объяснил Тимофей. — Чем я могу помочь тебе?

— Нас никто не слышит? — Раненый хотел приподняться, но казак успокоил его:

— Не трать зря силы, мы одни.

— Возьми мой пояс и отправляйся в Горный монастырь. Потом тебе в Царьград. Мне уже не доехать.

— Ты встанешь!

— Нет. — На губах янычара появилась слабая улыбка, — Я уже почти мертв…

— Кто ранил тебя?

— Не знаю. У перевала ждала засада. Со мной было еще четверо, они погибли. Мне выстрелили в бок, и я только чудом сумел прорваться… В монастыре спроси отца Доната: он сгорбленный, с палкой, на груди большой медный крест, а на левой руке вросшее в палец кольцо.

Раненый дотронулся до безымянного пальца левой руки Тимофея и натужно закашлялся. На его губах появилась пузырящаяся розовая пена.

«Отходит», — понял казак, увидев тонкую струйку крови в углу рта умирающего.

— Покажешь знак… Ничего не скрывай… Бог послал тебя, и я ухожу спокойно. Торопись! — Раненый вцепился в Головина холодеющими пальцами и прохрипел: — Пояс!..

Лицо его стало страшно бледным, по телу пробежала судорога, темная струя крови хлынула изо рта на голую грудь, намочив белое полотно повязки. Все было кончено.

Тимофей закрыл ему глаза и спрятал знаки тайного братства — возвращение домой откладывалось! Теперь на нем лежала обязанность добраться до Царьграда. Но сначала в Горный монастырь, к отцу Донату.

Головин размотал пояс умершего и увидел под ним булатный клинок с рукоятью в виде хищной птицы. Осторожно расстегнув его, казак вытащил булат из-под тела и прочел вырезанную на клинке надпись: «Аз всякому воздам по делам его». Вновь согнув клинок, Тимофей надел его на себя и взял пояс. Из него выпал небольшой мешочек. В нем оказался жемчуг.

— Я скоро задохнусь. — Яцек сбросил накидку и шумно задышал. — Ты уже договорился со своим турком?

— Он умер, — глухо ответил Головин.

— Умер? — Поляк озадаченно крякнул. — М-да…

Услышав его голос, из смежной комнаты вышел бай Славчо. За ним появились Богумир, его сестра и Жозеф. Встав возле залитого кровью тела, старик перекрестился и начал шептать поминальную молитву. Злата подала брату кусок старого рядна, и он укрыл им покойного, потом обернулся к Тимофею:

— Что теперь? Уже светает.

— Ты знаешь, где Горный монастырь? — ответил вопросом Головин.

— Горный монастырь? — недоуменно переспросил болгарин. — Это недалеко. Дня два пути. А зачем тебе?

— Похороню его, — казак кивнул на тело, — и отправлюсь туда. Я должен сделать то, что не успел он.

— Месть? — заинтересовался француз

— Нет, — покачал головой Тимофей. — Святое дело борьбы с турецким игом.

— Значит, этот человек был юнаком? — удивился бай Славчо. — Тогда надо похоронить его на горе.

— Подожди, отец. — Богумир шагнул к Головину и положил ему руку на плечо. — Ты хочешь пойти в монастырь? И это по делу, которое касается борьбы с османами?

— Да.

— Тогда я иду с тобой! — решительно заявил Богумир.

— Пусть съедят меня галерные крысы! — засмеялся Жозеф, но тут же осекся, покосившись на прикрытое рядном тело умершего. — Пардон!.. Но, кажется, запахло дракой с турками? Или я не прав?

— Драки лучше избежать, — грустно улыбнулся казак.

— Все равно, дело, должно быть, опасное. — Француз округлил глаза. — Разве можно обойтись в таком случае без меня?

— Не спешите, — остановил их Тимофей. — Путь может оказаться значительно длиннее, аж до самого Царьграда.

— Всегда мечтал взглянуть на Константинополь, — немедленно откликнулся Жозеф. — Говорят, красивый город!

— Тебе не надоело рисковать головой? — изумился бай Славчо. И обернулся к сыну: — А ты куда собрался? Тоже в Царьград?

— Если надо, то и туда.

— Я пойду с ними, — неожиданно заявила Злата. Старик всплеснул руками и сел на лавку. По его морщинистым щекам скатились мутные слезинки.

— Ты-то куда? — застонал он, обхватив голову руками. — Боже, что за ночь сегодня?

— А чего мне сидеть дома? — подступила к нему девушка. — Того и гляди, турки заберут в какой-нибудь гарем. Лучше уйти с Богумиром, чем стать подстилкой турецкого паши.

Неслышно ступая, как огромная дикая кошка, из смежной комнаты вышел албанец. Из-за его плеча выглядывал мрачный Кондас. Отстранив Сарвата, он приподнял рядно, прикрывавшее умершего, посмотрел в его лицо и снова закрыл рядном. Потом перевел взгляд на Тимофея.