Дикое Сердце (ЛП)

- Вы обретете его, дочь моя. И пока его не найдете, вы не оденете облачение. Я уверена, вы очень скоро вылечитесь душевно и телесно именно в том мире, из которого стремитесь сбежать. Примите испытание через послушание, дочь моя, и позаботьтесь о себе. Вы нужны здоровой и готовой служить Богу. Это последнее слово вашего духовника и мое тоже.

- Хорошо, Матушка, – согласилась Моника, подавив вздох. – Когда я смогу вернуться?

- Почему вы не спросите сначала, когда должны уйти?

- Сначала мне нужно знать, когда мне разрешат вернуться в мое убежище.

- Зависит от вашего здоровья. Приложите усилия, чтобы выздороветь, поправиться, и ваше отсутствие в нашем мире станет менее долгим. Если не случится ничего особенного, вы должны ждать нашего уведомления. Если что-то случится, если почувствуете себя по-настоящему одинокой и беззащитной, если вам не хватит сил, тогда не нужно ждать и колебаться: возвращайтесь в любое время. Этот Божий Дом будет и вашим.

- Благодарю вас, Матушка. Этими словами вы возвращаете мне жизнь, – уверила взволнованная и обрадованная Моника.

- Но имейте в виду, что только в действительно важном случае вы можете вернуться, прежде чем вас призовут.

- Так и сделаю, Матушка. А теперь, если вы мне позволите, я должна написать домой. Моя мать не знает вашего решения. Я должна ее предупредить.

- Сеньора Мольнар уже осведомлена и ждет вас в комнате для посещений. Она пришла забрать вас. Помолитесь немного в часовне, быстро попрощайтесь с сестрами по монастырю, и идите туда. Вас там ждут.

11.

- Хочешь войти?

- Могу ли я поговорить с матерью, Ана?

- Да, ниньо. Как это нет! Я-то конечно могу войти, но оказывается, у сеньоры мигрень, а когда у сеньоры болит голова, она ни с кем не может говорить, потому что голова болит еще сильнее.

Взгляд Ренато Д`Отремона, минуту назад горевший гневом, смягчился, глядя на темную и знакомую фигуру Аны. Ничего, казалось, не изменилось в его просторном родном доме, а менее всего эта колоритная служанка-туземка, заботившаяся о нем в детстве. Как и пятнадцать лет назад, ее лицо было того же цвета меди, свежее и гладкое; одетая в веселый костюм, типичный для женщин этих земель, цветастый платок на темной кудрявой голове; остался, как тогда в его детстве, спокойный и простодушный свет в ее больших детских глазах и глуповато-слащавая улыбка на толстых губах.

- С каких пор мама больна?

- Ух! Кто ж знает! Будто ниньо и не помнит, что у сеньоры всегда что-то болит. Поэтому в этом доме всегда нужно молчать.

- Ай, Ана! Ты не меняешься, – подтвердил Ренато, довольный и улыбающийся. – Иди, иди! Сообщи матери, что мне очень нужно поговорить с ней и уладить все неприятности.

- Как прикажете, ниньо. Сейчас же иду, – подчинилась Ана, и зашла в спальню Софии Д`Отремон.

Не прошло и нескольких секунд, как появилась Ана и заторопила Ренато, удаляясь по коридору:

- Проходите, ниньо, проходите. Сеньора вас ждет. Для вас у нее как будто ничего не болит. Проходите.

Ренато Д`Отремон ласково склонился, чтобы поцеловать руки матери, такие же белые и нежные, как тогда, когда он был ребенком. Теперь это был великолепно сложенный мужчина: красивый, стройный, гибкий, ни маленький, ни высокий. У него были волосы цвета льна, светлые глаза Софии, и гордая осанка его отца Франсиско Д`Отремон, его открытый гордый лоб, глубокий и проницательный взгляд, пылающий более живым огнем, чем в детстве, огонь высшего разума, благородная и неспокойная сверхчувствительность, что делало его отзывчивым и бесхитростным, нежным и человечным, страстным и мечтательным.

- Мама, тебе действительно плохо? Мне больно тебя беспокоить, но…

- Как можно так говорить, когда речь о тебе, сынок?

- Ана сказала, что твое здоровье слабое. Очень боюсь, что ты не занималась им должным образом, но сейчас ты будешь это делать, ведь правда?

- Оставим мои болезни. Иди сюда, подойди поближе. Я еще хочу посмотреть на тебя. До сих пор не верится, что ты рядом со мной. Мои глаза не могут насмотреться на тебя, сынок. Мой Ренато…

Рассматривая его с гордостью, София глянула и на маленький хлыст, который он держал в руках, на изящные серебряные шпоры на блестящих сапогах.

- Вижу ты обошел усадьбу.

- От края и до края.

- Много ты проскакал галопом. Ты не слишком устал, сынок?

- Я лишь устал видеть несправедливости, мама.

- Что? Что ты говоришь, Ренато?

- Только правду. Сожалею, но я всегда искренний. Думаю, есть много зла в Кампо Реаль, которому следует положить конец. И конечно, хочу сообщить тебе, что совершенно не согласен с управлением Баутисты.

- Но сынок! Какие жалобы у тебя к человеку, который живет одной работой?

- Он суров и жесток с работниками, мама. Более, чем жесток, он бесчеловечен с теми, кто увеличивает наше богатство работой и п'oтом. Я не согласен с этим. Есть вещи, которые не должны больше происходить, мама. Я не жду твоего разрешения, чтобы исправить это. Со мной ты можешь не согласиться; немыслимо, чтобы согласилась. Он так сказал, но…

- Он? То есть, ты спорил, обсуждал это с Баутистой?

- Конечно, мама.